В опубликованных в 1978 году воспоминаниях (общим тиражом около 15 миллионов экземпляров) Брежнев рассказывает о тяжелом времени для городов, но ни слова не говорит о селах. А их в 1946–1947 годах поразил голод столь же суровый, как тот, что следовал за коллективизацией. Погибло около миллиона человек. Особенно бедствовал юг Украины, включая Запорожскую и Днепропетровскую области, которыми руководил будущий генсек. Само собой, он хранил молчание об очередном преступлении советской власти против крестьян — ведь и сам занимал высокий пост. Однако другой партийный вождь, начальник Брежнева на то время, не смолчал. В вывезенных тайком за рубеж мемуарах, напечатанных в США в 1970 году и неизвестных его соотечественникам до конца 1980-х, Никита Хрущев не только рисует картину голода, но и показывает, как мало могло сделать руководство республики, чтобы помочь его жертвам. Решения, что становились смертным приговором для сотен тысяч украинцев, по-прежнему принимали только в Москве.
Хрущев вину за новый голод на Украине возложил на Сталина, как и за многое другое, что постигло страну в 1930–1940-е годы, — в этом случае с полным основанием. Летом 1946 года разразилась худшая за полвека засуха, но Кремль упорно требовал от украинских крестьян хлеба, невзирая на неурожай и оставленную войной разруху. В этот раз надо было прокормить не только тех, кто трудился на заводах и стройках, но и союзников в Восточной Европе. Сталин поддерживал новые коммунистические режимы на плаву поставками миллионов тонн зерна. Чтобы предотвратить очередную катастрофу, Хрущев обратился лично к генсеку — просил ввести хлебные карточки для села, такие же, как в городе. Ответа он не получил. Более того, пошли слухи о его украинском национализме — слишком уж ревностно оберегал он жителей республики. Хрущев попал в опалу диктатора и потерял свой партийный пост. Ему оставили только государственное управление. У руля КП(б)У вновь оказался Каганович, главный украинизатор 1920-х годов и один из тех, кто устроил Голодомор в начале 1930-х.
Теперь Каганович добивался укрепления идеологического контроля Москвы над Украиной. Главной жертвой развязанной им охоты на ведьм стал поэт-неоклассик Максим Рыльский, до ноября 1946 года — председатель Союза писателей УССР. Осенью 1947 года пресса разбранила его за украинский национализм. Хотя Сталин вскоре отозвал Кагановича в Москву и Хрущев снова возглавил КП(б)У, нападки на деятелей украинской культуры не прекратились. Травля писателей и художников за “безыдейность”, “буржуазный индивидуализм”, “низкопоклонство перед Западом” развернулась тогда по всему Советскому Союзу. Руководил ею Андрей Жданов, один из главных блюстителей идеологической чистоты. В число жертв кампанейщины попали русский сатирик Михаил Зощенко и украинский Остап Вишня. Авторам было позволено выводить только один конфликт — между хорошим и лучшим. Сатирики попросту лишились работы. Начав с писателей, партийные руководители продолжили искать крамолу среди музыкантов и ученых-историков. На Украине охота на “буржуазных националистов” достигла пика в 1951 году, когда в “Правде” раскритиковали знаменитого поэта Владимира Сосюру за патриотические стихи “Люби Украину”, изданные еще в конце войны. То, что годилось для мобилизации патриотов родного края на борьбу против иностранных оккупантов, стало национализмом теперь, когда Кремль жестко закручивал гайки на территории, что была под оккупацией.