– Да кто ты такой, чтобы судить меня и чинить мне допрос!? – возмутился Василий, в котором взыграло ретивое, потом осекся и сказал уже значительно тише: – Да ты знаешь, чего творил с нами этот проклятый Бориска Годунов? Как он приказал зло, до смерти, умучить меня и моих братьев? Я и в мыльню то с того не хожу, чтоб не видали люди отметы позорные, что остались на мне от чепей и кандалов, которые на меня наложили по его указу. И братья мои – Никифор, Михаил и Олександр – тако же были до смерти умучены голодом и лишениями по его указу, да сам я претерпел ужасные мучения в пелымской ссылке от его людишек и чудом оттуда вырвался – вот те крест; а ведь мы не затевали против его никакого сговора, и травить ядом не собирались тако же, в чем могу поклясться тебе самой страшной клятвой!
– Не мне ты будешь клясться, раб божий Василий, а тому, кто послал нас в этот мир, полный скорбей, и перед кем мы все будем держать свой ответ, – мрачно произнес я, набирая на клавиатуре терминала код вызова. – Отец Александр, если вы поблизости, то зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста…
Отец Александр оказался поблизости и очутился в моем кабинете даже раньше, чем я предполагал. Увидев Василия Романова, напряженно сидящего на краешке стула, он хмыкнул и вопросительно посмотрел в мою сторону.
– У этого поца, – сказал я, – необходимо принять страшную клятву в том, что ни он, ни кто-то из его братьев до своего ареста и ссылки никогда не злоумышлял против царя Бориса Годунова, и не собирался травить его ядом.
Священник хмыкнул и, сняв с шеи крест, протянул его экс-самозванцу.
– Целуй крест, – погромыхивающим голосом произнес он, – в том, что ты и твои братья до ареста не злоумышляли против царя Бориса…
– Клянусь, – вымолвил Василий Романов, – в том, что ни я ни мои братья до ареста не злоумышляли и не сговаривались против царя Бориса и не собирались травить его ядом. Все это есть самый злобный поклеп, и пусть этот грех падет на того, кто это выдумал, выверни Господь его наизнанку.
Как только Василий поцеловал крест, как в безоблачных небесах прогрохотал гром, а где-то вдали едва слышно раздался вибрирующий нечеловеческий вопль, как будто действительно кого-то выворачивали наизнанку со стороны заднего прохода. И к гадалке не ходи, что это страдал бедняга Семен Годунов, давеча признавшийся под заклинанием Правды в этом деянии. Только я не был до конца уверен, что он не попал пальцам в небо и потому устроил Василию эту проверку. Клятвы перед лицом Отца – штука непредсказуемая, так что плакали теперь хищные динозавры – судя по интенсивности постепенно затихающих воплей, то, что останется от бедолаги Семена, сгодится только мелким падальщикам, а вот Василий, как и его братья Романовы, в заговоре против Годунова оправданы. Но это отнюдь не отменяет того, что этот Василий натворил после своего побега из ссылки.