Но мозг народный мыслит совершенно иными категориями, а потому все доводы разума для него не важны – он живет чувствами. А чувства говорили, что рюриковичи были хорошими царями, а вот Годуновы плохими – и точка. Но еще сильнее на Москве не любили тогдашних жирных котов, думных бояр: Шуйских, Романовых, Воротынских и прочих. Для бессмысленного и беспощадного бунта не хватало только подстрекателей, но и они нашлись очень быстро, указывая на «виновников» смерти Дмитрия Ивановича по списку, присланному от секретаря польского круля. Разъяренные толпы вооруженного народа, возглавляемые специально назначенными людьми пана Ходоковского, кинулись по указанным адресам, и только на патриаршьем подворье их постигло разочарование. Оказалось, что патриарх еще два дня назад выехал в Троице-Сергиеву Лавру, наказав всем неравнодушным к судьбам Руси собираться там под знамена царя Федора, чтобы отразить готовящееся иностранное вторжение. Вместе с патриархом исчезла и его охрана, в силу чего Москва была полностью отдана на волю бушующих народных толп, обезумевших от ярости и горя.
В своем родовом тереме, окруженном со всех сторон бешено ревущими толпами, погиб в огне пожара почти весь боярский клан Шуйских, и та же судьба постигла многие другие боярские рода, чьи представители не догадались спешно покинуть город при первых признаках народной грозы. Но кое-кто уцелел. Так, например Михаил Скопин-Шуйский*, четвероюродный племянник Василия Шуйского, в тот момент находился вне Москвы, сопровождая в ставку Самозванца Марью Нагую, которая должна была подтвердить его подлинность как царевича Димитрия.
Примечание авторов: * К этому человеку у Серегина чувства были смешанные, как никак во второй половине смуты это был национальный герой, возглавивший антипольское сопротивление и павший от рук отравителей, которыми, скорее всего, были тогдашний царь Василий Шуйский и его братья, завидовавшие громкой славе своего дальнего родственника и опасавшиеся, что народ (а такие попытки были) выкрикнет народного героя на царство вместо ненавистного всем Василия Шуйского.
Поэтому и изъят князь Михаил до предела мягко. Просто на лесную дорогу, по которой двигался возок с последней любовью Иоанна Грозного, сопровождаемый Михаилом Скопиным-Шуйским и небольшой охраной, выехали два десятка конных бойцовых лилиток-рейтарш в полном доспехе и белых одеяниях, и еще столько же их перегородили путь сзади, после чего Михаилу вместе со своей подопечной было вежливо предложено проехать в безопасное место, ибо в Москве сейчас бунт и погром, и туда лучше не соваться. Безопасное место казалось тридевятым царством, тридесятым государством; и первым, кто встретил новоприбывших, был царевич Федор Борисович собственной персоной. Ступор и шок в одном флаконе.