А спустя всего неделю на постоялом дворе Мельникова, что на Георгиевской улице, зарезали его двадцатилетнего сына. Зашли пятеро парней, ударили его ножом в сердце и скрылись.
Полицмейстер ходил чернее тучи. Тут еще начались трудовые забастовки. Крючники в Устье отказались разгружать баржи, пока им не повысят тарифы. Какой-то торговец яблоками, у которого товар пропадал в трюме, с обиды ударил одного из них. Крючники так отделали беднягу, что в больницу того доставили чуть живого. Васильев явился на пристани во главе конной полиции и попробовал задушить бунт с ходу. Из толпы прилетел увесистый камень и ударил Алексея Ивановича в шею. А когда власти решили использовать в качестве штрейкбрехеров заключенных исправительного отделения, крючники прогнали их вместе с караулом.
Словно нарочно, в это же время наследники фабрики Алафузова собрались уволить сразу шестьсот рабочих. Война с Японией закончилась, и вместе с ней кончились заказы для армии. И в обмундировальном, и в сапожном отделениях начались волнения. Кобеко вытребовал у правительства сотню оренбургских казаков. Те как оглашенные метались по взбудораженному городу, разгоняя сходку за сходкой. В воздухе висело напряжение.
В такой обстановке казанской полиции стало не до кражи двухлетней давности. В одну из ночей Васильев, едва ворочая языком от усталости, рассказал Лыкову о своих заботах. Больше всего его тревожило двойное убийство в Суконной слободе. Удалось выяснить, что это дело рук Гаврилы Ефимова по кличке Жмулька и знаменитого Костьки Каторжного. После ликвидации банды Варехи Костька решил занять его место. И стать преступным королем Казани. Жмульку полицейские поймали, когда тот понес кольца, снятые с трупов Жирновых, в ломбард. А Каторжный скрывался где-то на окраинах и не давался сыщикам.
– Так что, Алексей Николаевич, вы уж пока как-нибудь сами, – заключил свой рассказ Васильев. – А то…
На этих словах он поправил грязный бинт на шее и уснул прямо за столом.
У Лыкова остался один лишь Делекторский, но и того обещали забрать. Алексей Николаевич срочно телеграфировал Азвестопуло: где ты, бездельник? После Петербурга тому пришлось возвращаться во Владивосток. Сергей ответил, что с трудом нашел Янковского-старшего, но беседа с ним не задалась. Напоминание о Сайтани вывело дедушку из себя. Он заявил, что ответит, так и быть, на вопросы. Но не греку, а его начальнику Лыкову, которого, как оказалось, помнит. Еще Михаил Иванович пояснил, что болен, у него проблемы с легкими. Доктора велят ему провести осень в Семипалатинске, где тепло и сухо. Он уже выехал и готов пообщаться с сыщиком на полпути туда, в Томске. Янковский сменил свой полуостров на столицу края и вошел там пайщиком в кожевенное предприятие. В Томске он пробудет неделю по делам.