А Сырцов прогуливался. Он шел вдоль Волги по набережной, лениво изучая быт и нравы аборигенов. Судя по всему, для аборигенов мужского пола адмиральский час наступил давно: из двенадцати встреченных трезвых было двое. И эти двое тоже были выпивши, но все же не колебались на ветру. Городок нравился Сырцову все больше и больше.
Он дошел до ограды дома отдыха и понял, что центральная часть города здесь кончалась. Повернул обратно и двинулся к причалу, изучая уже не народонаселение, а дома, в которых народонаселение спит, пьет и развлекается. Замызганный с замызганными афишами третьесортных американских фильмов кинотеатр, книжный магазин в старинном купеческом лабазе, утлые магазинчики, пустая столовая, громыхающая попсовая, с ближневосточным акцентом музыка из кавказской едальни (поинтересоваться: не родственники ли Рашида здесь хозяйствуют) и — как он в первый-то раз пропустил — отделение милиции.
Наверняка на него объявили всероссийский розыск: МУРу деваться некуда — все улики налицо. Интересно, какие веселые беседы велись в главной московской ментовке о нем? Вряд ли кто-нибудь из профессионалов всерьез верил, что он пытался взять кассу, но, но, но! Висит здесь его карточка или не висит?
Сырцов заставил себя подойти к милицейскому стенду, где под стеклом красовались герои пустынных горизонтов. Среди весьма убедительных рыл его рыла не было. Не дошли еще до Волги данные об особо опасном преступнике. Через недельку, не раньше, появится на стенде его портрет, а у него уже и усы отрастут.
Он устроился на бульварной скамейке рядом с двумя уроженцами здешних мест. Оба — неопределенно старый и неопределенно молодой — пребывали в задумчивости. Сырцов знал природу этой задумчивости: милая пара не обладала средствами для продолжения привычных и любимых игр.
— Хорошо у вас! — задушевно поделился радостью бытия Сырцов, оглядывая волжские просторы.
— С теплохода… — не спросил, сказал, утверждая, тот, что старше.
— Угу, — подтвердил Сырцов и повторил: — Хорошо у вас!
— Так оставайся! — предложил неопределенно молодой.
— Остался бы, да где жить? — погоревал Сырцов.
Глаз у старшего бойцовски засверкал. И не старый он вовсе, где-нибудь под сорок. Правда, сильно потрепанный алкоголем, это есть.
— Мы тебя вмиг пристроим! Пол-литра поставишь?
Сырцов без слов обнажил десятитысячную купюру.
Молодой без слов же схватил ее и коряво побежал к торговой площади.
— Что, терпежу совсем нету? — поинтересовался у старшего Сырцов.
— Уже час как зашабашили, а во рту — ни маковой росинки, — признался абориген. — Работаешь, работаешь, а денег ни хрена.