Через несколько минут позвонил продюсер программы. Я написала троллю, что буду afk (away from keyboard – «отошла от компьютера»), пока мы с продюсером обсудим передачу. Тролль сказал «окей», я ответила на звонок. Продюсер поблагодарил меня за то, что я согласилась дать интервью, и объяснил, что я буду говорить с отцом подростка, недавно покончившего с собой. Мемориальную страницу погибшего атаковали тролли, и убитый горем отец хотел понять, почему его сына выбрали мишенью. Еще он хотел знать, каким же злобным должен быть человек, чтобы захотеть заниматься чем-то подобным. Прежде чем я успела ответить, продюсер снова меня поблагодарил и попросил не отходить от телефона. (Интервью шло в прямом эфире, и в таких случаях продюсеры обычно звонят дважды – сначала подготавливая вас к интервью, затем включая в прямой эфир.)
Я положила трубку и вернулась в чат. Тролль, с которым я говорила, спросил, что случилось, и я, ощутимо нервничая (одно дело вести академические дискуссии о троллинге и совсем другое – когда тебя просят говорить со скорбящим отцом от имени всех троллей), передала слова продюсера. Несколько секунд тролль ничего не отвечал. «Просто запомни, – написал он наконец, – это не твоя работа – защищать нас»{82}.
Его слова задели меня за живое. На первых этапах работы меня постоянно упрекали за то, что я защищаю троллей или по крайней мере недостаточно сурово их критикую. Поначалу такая критика меня очень задевала и заставляла занимать оборонительную позицию («Нет, вовсе я не слишком сближаюсь со своей темой! Я абсолютно объективна! Вы даже не знаете, что такое “мем”, как же вы можете понять, чем я занимаюсь!»). К счастью, меня поддерживали серьезно настроенные профессора, наставники и читатели, которые постоянно подталкивали меня к тому, чтобы я мыслила вне рамок собственных переживаний, и помогли понять, что в этой критике было зерно истины. Даже несколько зерен на самом деле.
Первое зерно имело отношение к широкому спектру моделей поведения троллей. Как я быстро поняла, начав свое исследование, у троллинга много форм. Я не хотела оправдывать или защищать наиболее аморальный конец спектра, но я также не хотела осуждать весь троллинг скопом, особенно когда троллинг привлекал внимание к расовым или классовым предрассудкам, к ангажированности журналистов, к алчности корпораций, к тому, что кто-то из троллей счел заслуживающими воздаяния (это, следует отметить, совпадало с моими собственными феминистскими политическими идеалами).
Проще говоря, я находила определенные формы троллинга забавными, интересными и в ряде случаев оправданными – позиция, еще более осложнявшаяся моими отношениями с троллями, с которыми я работала. Эти отношения были необыкновенно важны для моего исследования. Потребовалось очень много времени, чтобы их установить, и еще больше сил, чтобы их поддерживать. Я боялась, что потеряю контакт, если буду слишком открыто критиковать, и потеряю научный авторитет, если буду слишком снисходительна. Чтобы найти баланс, приходилось постоянно бороться, и я, особенно в начале исследования, вела себя как суетливая и неуверенная в себе растяпа.