22 декабря 2015 года, Кюкюньян — 22 декабря 1186 года, Трезмонский замок
— Бабенберг. Поль Бабенберг. Он может еще Паулюсом Бабенбергским представляться. Двадцать три года. Волосы русые, глаза серые, телосложение… — Лиз судорожно вздохнула — телосложение античного божества. Но вряд ли полицейский коммуны Кюкюньян оценит метафору, — телосложение спортивное.
— Так когда, говорите, он пропал? — спросил полицейский, записывая ее слова.
— Сегодня утром. В замке Керибюс. Я же вам объясняла.
Полицейский, чуть пошевелив усами, удивленно воззрился на напавшую на него девицу, требовавшую немедленно организовать поисковую группу.
— Мадемуазель де Савинье, может быть, потерпим хотя бы до конца дня? — в голосе полицейского звучала надежда, впрочем, не очень уверенно. На его памяти такое происходило впервые.
— Вы с ума сошли? — сердито спросила Лиз. — Он же совсем один! Мало ли, что с ним может случиться.
Конечно, Вивьен Лиз прекрасно понимала, что случилось с ее… эээ…. парнем? Да! Парнем! Но маленькая надежда, что он все-таки провалился в какую-то яму или ущелье, а не в дыру во времени, не давала ей покоя. А вдруг?
— Мадемуазель, да что там может случиться? Там в жизни ничего не происходило! — упрямо ответил полицейский.
— Если вы мне не поможете, я сама пойду по домам! — воскликнула Лиз, сжимая кулачки. — Буду стучать в каждую дверь и просить о помощи! И я уверена, что кто-то да вызовется помочь, потому что не все такие бесчувственные люди, как вы!
— O piissima Virgo Maria! — воскликнула женщина напротив нее.
Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.
Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.
— Что вы собираетесь делать с этим мясом? — осторожно спросила Вивьен Лиз.
— Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, — икнув, ответила кухарка.
— Круто. А с чем подавать?
— Шпинат и бобы.
— Ясно. А где брат Паулюс?
— У себя в комнате.
— Тогда я пойду… исповедуюсь? — Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила: