— Горе? — удивился Зубарь.
Пока Цимбалистая рассказывала грустную историю Иванны, дорога, по которой они шли, удаляясь от Сана, потянулась косогорами, зажатая полями наливающейся пшеницы.
— ...Я сама настаивала, чтобы Иванна послала документы в университет,— горячо говорила Юля,— а она колебалась, разуверенная во всем после стольких отказов, но в конце концов послала их тайком, даже от меня. Она ведь очень гордая, Иванна! А почему я настаивала? Меня же в медицинский приняли безо всяких. А ее и подавно должны были принять: лучшая ведь ученица гимназии. Весь Перемышль ее знал.
— Но все-таки дочь попа,— осторожно заметил Зубарь.— Так сказать, нетрудовой элемент.
Журженко сильно дернул его за руку, а Цимбалистая метнула острый взгляд в старшего лейтенанта. Даже вздернутый ее нос, усыпанный веснушками, покраснел от негодования.
— Дочь попа? Да? А почему же тогда приняли в университет Зенона Верхолу из Нижних Перетоков? Его отец маслобойку в селе имел, двенадцать батраков на него работали, а сам он теперь до фашистов убежал. Туда! — и Юля показала рукой на открывшийся снова противоположный, обрывистый берег Сана, по которому прохаживался на виду у всех гитлеровский пограничник в рогатой каске.
Внимательно посмотрел Журженко на чужого солдата, разгуливающего так близко, и задумчиво сказал:
— Видите ли, Юля, конечно, Николай Андреевич переборщил. Мы следуем правилу: сын за отца не отвечает и дочь также. И, быть может, тот же самый Зенон Верхола...
— Да вы его не знаете! — распалилась Юля.— Он сам тоже штучка хорошая. Еще в гимназии, в Перемышле, с националистами путался. Подручным у их атамана Степана Бандеры был. Дружил с тем, известным, Лемиком, а когда Лемик в тридцать третьем застрелил во Львове секретаря советского консульства Андрея Май-лова, польская полиция сразу же приехала в Нижние Перетоки, чтобы арестовать Верхолу. Но он уже бежал в Данциг от ареста...
— Молодой Верхола или его отец? — переспросил капитан.
— Конечно, молодой! А кто же еще! Зенко! — воскликнула Юля.— Он и гимназию не сумел окончить из-за той политики. Из восьмого класса его прогнали. А у Иванны... Ой! — вдруг смешалась она и, бледнея, протянула:— Що ж я наробыла? Только, ради бога, молчите. Ничего я вам не говорила... Хорошо? Бо у них длинные руки...