Он повернулся к Хлоде, по его лицу женщина сразу все поняла. Двое за двоих!
Не издав ни звука, Хлода развернулась и бросилась бежать в темноту, прочь от костра, вниз по склону. Вскрикнув от досады, Кетиль бросился за ней, но куда ему, хромому старику, было угнаться за молодой проворной женщиной, спасающей две жизни, свою и ребенка! Беременность Хлоды была еще совсем не заметна и не лишала ее резвости, даже наоборот, придавала сил.
– Беги же за ней! – крикнул Кетиль, но Гуннхильд не двинулась с места.
Тогда он метнул нож в темноту, туда, куда убежала Хлода; донесся глухой звук – лезвие вонзилось в дерево.
– Сдается мне, госпожа еще пожалеет об этом! – с досадой бормотал Кетиль, хромая обратно. – Ну, теперь уж ничего не поделать. Лучше нам теперь уйти отсюда – как бы эта троллиха не привела людей и не сказала, что это мы тут творим дурную ворожбу и жжем колдовские травы!
Гуннхильд опомнилась: уйти отсюда поскорее ей очень хотелось. Она сделала несколько шагов прочь от костра, но потом вспомнила кое-что и остановилась.
– Постой! Здесь же была третья женщина… старуха… Она стояла вон там и тоже пела, когда мы подошли.
– Госпожа тоже заметила? Сдается мне, это была не живая старуха… Она из тех, что не оставляют следов на снегу и на песке. Но теперь уж она далеко – ей пришлось убраться, когда прекратили петь вардлок и выплеснули «пиво духов».
Гуннхильд передернула плечами и пошла прочь. Опираясь на рукоять Ключа от Счастья, она осторожно пробиралась вниз по склону среди камней и кустов и даже наткнулась на свой брошенный плащ – что было очень кстати. Когда возбуждение схлынуло, от напряжения чувств и растраты сил она начала мерзнуть так, что стучали зубы. А может, к рассвету холодало.
* * *
Когда Гуннхильд проснулась, было уже светло. Она ничуть не удивилась, обнаружив себя на вершине Дома Фрейра, в шалаше из еловых ветвей, на подстилке из лапника и шкур. Она прекрасно помнила, почему и зачем здесь оказалась и почему у нее под рукой лежит ростовой топор. И вещий сон, ради которого она сюда пришла, помнился совершенно отчетливо. Гуннхильд содрогнулась, бросив мысленный взгляд назад в ночь: три норны у костра варили злые чары, чтобы погубить Харальда, а потом…
Гуннхильд положила руку на рукоять секиры. Твердое дерево было выглажено мужскими ладонями, многократно его сжимавшими, и ей было приятно к нему прикоснуться, как к руке самого Харальда. Каких же ужасов не приснится! Будто она своими руками убила одну из норн – среднюю…
А младшая из норн имела лицо Хлоды. Всплыл в памяти разговор, который они вели, и Гуннхильд села на подстилке. Внутри похолодело. Это был… не сон?