Или даже отцу — мужичок этот выглядел лет на сорок.
— Нигматуллин? Уф-ф… Отлегло. Не к нему, похоже.
— Нигматзянов я.
— Один хрен, что так, что этак. Учитель, правильно? Значит, тыща с тебя. По-быренькому — тыщу. И мужичок расстегнул и раскрыл перед ним свою сумку, почти доверху наполненную купюрами.
— Не понял…
— Что тут непонятного, учитель? Зарплату получил? Плати налоги.
Заплати — и спи спокойно! Черт! Совсем забыл о зарплате в этой суете первых дней работы!
Пусть там совсем немного еще — что там за неделю-то насчитали — но все же деньги какие-то.
— Не получил, — твердо сказал Петр Иванович и шагнул обратно на крыльцо школы. В кабинете меланхолично смотрящего в экран компьютера директора он получил по ведомости свою зарплату за отработанную неделю, расписался, где указали. Только вышел на крыльцо — та же троица маячит.
— Ну, теперь-то уже получил? Тыща с тебя, Нигматуллин!
— Нигматзянов я.
— Какая, нафиг, разница, а? Слушай, ты нас тут не задерживай. Нам еще весь квартал идти — по каждому киоску стучать.
— А за что же с меня — тысячу?
— Блин… Нездешний, что ли? За все! Налог это, понятно?
Подоходный и он же — подушевой. С учителей — по тыще. Плоская шкала, понятно?
— А вы кто, налоговый инспектор? — неуверенно хмыкнул учитель.
— Пацаны, да он смеется! Гля!
— Нет-нет-нет! — поднял руки Петр Иванович. — Я тут вовсе приезжий, так что не в курсе просто. Так, значит, киоски… И учителя? Да?
— Все, приезжий ты наш человек. Все должны платить налоги. Закон такой. А кто не платит — тот потом все равно платит. Но гораздо больше. По другой шкале. Понял, нет?
— Я сегодня как раз урок проводил по налоговой политике…, — задумался Петр Иванович Нигматзянов, учитель общественных наук. — Там еще рассказывал ученикам, что на налоги эти милиция содержится, а еще…
— Ты совсем лох, да? Какая тут, нафиг, милиция? Кто их здесь, блин, содержит? Кому они, волки, нужны? Город держит Петрович, ясно?
И порядок весь — от Петровича. И школа эта твоя — от Петровича. Вот и ребята со мной — они тоже от Петровича. А я — кассир. И тоже от Петровича. Так что — тыща с тебя, учитель. И всем будет хорошо. И тебе, и мене, значит, и парням этим, и Петровичу, и всему нашему городу. У нас тут преступности никакой вовсе нет — потому что милиции нет. Ясно? Ну, быренько, быренько. Хватит тут разговоров — нам еще вон сколько киосков обстучать!
— Вашу повестку, пожалуйста! И паспорт тоже. Это для заполнения всех необходимых форм.
— А что случилось? Чего вдруг вызвали?
— Ничего не случилось. Не волнуйтесь. Все по закону. А закон — он не только карает, но и поощряет. И просто — ограничивает и направляет. Сидящий за простым канцелярским столом чиновник с очень прямой спиной, как будто в специальном корсете, говорил негромко, четко, размеренно. Как врач-психиатр на приеме, который выдает справки на обучение или на оружие. Оставалось сидеть и смотреть по сторонам. Хотя, смотреть было практически не на что. Портрет президента на стене за спиной чиновника улыбался мне с прищуром и каким-то намеком на некую с ним общность. Так улыбаются давно знакомые люди в толпе, когда нельзя просто кричать: привет, Саня, как дела, куда-откуда и так далее. А вот так, улыбнуться со значением, с прищуром, кивнуть — и уже понятно, что свои люди. Что виделись, знакомы, что отношения у нас хорошие. Что…