У Генри округлились глаза.
– Что это?
– Кот, – объяснил Август.
– Ясно, – пробормотал Генри, потирая шею. – Мне доводилось их видеть. Но что он делает здесь?
– Он жил у Осингера, – замямлил Август, извлекая кота наружу. – Я чувствовал себя ответственным… я и правда был… и не смог… Я хотел его оставить, но…
– Август!
Юноша сменил тактику.
– Ты набрал себе бездомных зверушек, – заявил он. – Я тоже хочу.
Генри смягчился.
– А кто будет о нем заботиться? – спросил он.
Вдруг послышалось нечто среднее между аханьем и восторженным взвизгом – и оказалось, что Ильза уже стоит возле Августа и держит кота на руках. Август кивнул Генри, дескать, теперь-то понятно, кто будет любить кота по-настоящему.
Генри лишь вздохнул, покачал головой, встал из-за стола и ушел.
Ильза поднесла кота к своему личику и посмотрела ему в глаза. Котяра вытянул черную лапу и положил ее девушке на переносицу. Ильза очаровала его. Она всех очаровывала. Почти.
– Как его зовут? – прошептала девушка.
– Не знаю, – сказал Август.
– Каждому нужно имя, – проворковала Ильза, усаживаясь со скрещенными ногами прямо на пол. – Каждый заслуживает имени.
– Тогда дай ему имя, – посоветовал Август.
Ильза задумчиво посмотрела на черного котика, после чего поднесла его к уху и провозгласила:
– Аллегро!
Август усмехнулся.
– Здорово, – произнес он, усевшись напротив нее, и почесал кота за ухом.
Тот громко заурчал.
– Ты ему понравился, – сообщила Ильза. – Понимаешь, они чувствуют разницу между добром и злом. Совсем как мы.
Аллегро захотел забраться к ней на голову, но девушка мягко вернула его на колени.
– Ты присмотришь за ним, когда я буду в школе?
Ильза обняла кота.
– Конечно, – тихо сказала она. – Мы присмотрим друг за дружкой.
Так они и сидели на полу вместе с Аллегро, когда вернулся Лео с гавайской гитарой, заброшенной на спину, и пятном чужой крови на щеке. Он уставился на Аллегро и нахмурился. Аллегро прижал уши к голове. Ильза рассмеялась – смех ее был словно перезвон колокольчиков, – и лишь тогда Август уверился, что теперь у него есть кот.
Кейт сидела в спальне, пока музыка не перестала играть.
Когда она зажгла сигарету, ее руки дрожали. Кейт сильно затянулась, прислонилась головой к двери и огляделась. Ее комната, как и весь пентхаус, была глянцевой, с минимумом обстановки – сплошные острые углы и резкие линии. Здесь не сохранилось никаких следов ее детства: ни отметок с подписанным ростом на стене, ни мягких игрушек, ни старых нарядов, ни постеров.
Ни поля за окном.
Когда ей исполнилось двенадцать, собственная спальня казалась Кейт стерильной и холодной. Теперь она пыталась принять суровость комнаты. Вобрать ее в себя целиком.