Захотелось Федосьюшке на лилеи поближе поглядеть. Из окошка в сад совсем мало видно. Покои ее в самый уголышек втиснуты.
Семья у Алексея Михайловича уж очень велика. При матери родной Федосьюшка возле государыни Марии Ильиничны помещалась, а при мачехе Наталье Кирилловне ее в уголышек к сестрицам да тёткам втиснули. Едва выгадали покойчики.
Тесно у царевны. Хорошо, что сама она, словно былинка, тоненькая, да боярынь, боярышен и челяди разной у нее, против других сестриц, совсем мало, а карлиц, да дурок, да шутих, которыми кишмя кишат женские покои, и совсем никого.
Не любит их Федосьюшка.
— Шуму от них много, а не веселят они меня, — так говорит.
Пошла царевна, крадучись, мимо расхрапевшейся мамы, да чеботок не вовремя каблучком, как раз под ухом Дарьи Силишны, пристукнул — она сразу и вскочила.
— Заспалась никак? Ах ты, грех какой! Да куда же ты, государыня-царевна, собралась?
— Испить бы мне чего холодненького, мамушка, — попросила Федосьюшка.
— Ох и сама я попью. Вот уж попью! Внутри все присохлоо с жары да с пыли. Обожди малость. Мигом тебе мама кваску добудет.
— Мне бы водицы малиновой…
— Уж знаю, знаю, чего тебе надобно. Квас-то я сама люблю, — на ходу откликнулась Дарья Силишна и, оправляя съехавшую во время сна кику, развалисто заторопилась к дверям.
Долго дожидалась ее Федосьюшка.
— Да разве теперь на Сытном дворе чего добьешься? — оправдывалась вернувшаяся наконец мамушка. — Все сразу поднялись, все испить просят. Челядь у ледников да погребов с ног сбилась. Кому квасу, кому меду белого, кому ягодного, кому яблочного, кому можжевелового, кому черемухового, кому воды ягодной, кому пива холодненького. Так во все концы жбаны и растаскивают. А тут еще меня в сенях государынина постельница позадержала. Такое мне слово сказала, что я сразу даже ушам не поверила.
— Что же такое сказала она тебе, мамушка? — заинтересовалась Федосьюшка и поставила на стол пустой серебряный ковш из-под малиновой воды.
— А то сказала, что государыня наутро к Троице-Сергию собралась.
— Быть не может! — всполошилась Федосьюшка. — Только сегодня из Измайлова вернулись… Да и разговора о том, чтобы на богомолье идти, не было… Послов немецких глядеть хотели.
— А ты погоди малость, и все я тебе, Федосья Алексеевна, порядком скажу.
Дарья Силишна опустилась на лавку, накрытую алым суконным полавочником, и продолжала:
— Нынче, либо на днях, сон нехороший государыне, сказывают, привиделся. Вспомнилось ей, что давно она у Троицы-Сергия не бывала. Весной из-за дороги — совсем проезда туда не было, — и на пятое июля, день обретения святительских мощей, тоже не удалось побывать царице в обители. У царевны Федорушки тогда зубки тяжело резались. И напала вдруг тревога на государыню. «Не хочу, — говорит, — осеннего большого похода дожидаться. Одна помолюсь угоднику. Он, святитель, во сне мне о себе напомнил». Отпросилась государыня у царя-батюшки. Завтра же в обитель идет.