Майлз произносит вслух то, что я не решаюсь сказать.
– Это же ты!
Да, это мой портрет, и Ори сделала так, чтобы я нашла его. Пальцы непроизвольно разжимаются, и я роняю листок. Наклоняюсь, чтобы поднять, и слышу, как позади захлопнулась дверь.
Майлз вышел наружу. Закрыл меня в камере.
До двери всего лишь несколько шагов, но вокруг сгустилась тьма, будто мне на голову набросили мешок, и я не вижу, куда идти. Рвусь вперед, бьюсь ногой… должно быть, об унитаз. Раздается всплеск, что-то скользкое, мокрое на моих джинсах. Отступаю и ударяюсь в стену. Шарахаюсь в сторону, острая сталь режет мне шею. Должно быть, край койки. Хватаюсь за горло, отшатываюсь назад. На меня со всех сторон наползает невнятный шепот. Кажется, он идет отовсюду – сверху, снизу, из соседних камер, сочится через каменные стены.
– Сейчас заноет! Стой, стой, подожди! Спорим, завоет, как сучка?
Кто, я? Они обо мне?
– Хватит! – кричу. – Стоп!
Я в западне. Тесно, трудно дышать. Я опять в том туннеле, в курилке, где были мы обе. А потом она услала меня прочь, сказала, что все устроит. Да, сказала она мне, беги, и я побежала, да так и бегу до сих пор.
Если бы я рассказала все, как было, на суде, что тогда? Меня бы привезли сюда с нею вместе, и мы бы вместе съели отравленный обед, а потом в нашу честь возвели бы тот алтарь из полусгнивших плюшевых игрушек?
Я поворачиваюсь в сторону двери, и шепот стихает. Внутри одна тишина и запах пыли. Чихаю.
Глаза чуть привыкли к темноте, мрак рассеивается. В двери забранное мелкой сеткой окно. Выглядываю в него. Фонарик не включается.
В окне лицо Майлза. До меня доносится его приглушенный смех. Выждав, пока он успокоится, кричу:
– Очень смешно, Майлз! Выпусти меня! Открой дверь!
Тяну ее на себя, она не поддается.
– Ну, как? – кричит он. – Привыкается?
– Открой дверь!
– И сколько лет выдержишь, а? В такой камере?
– Майлз, открой дверь!
Он закрывает окошко. Не знаю, чем. Мне ничего не видно. Может, просто прикрыл его рукой, а может, там есть железная заслонка.
Снова темно. Тяну изо всех сил, налегаю на ручку всем весом… Ничего не помогает.
Не слышу ни звука, дверь слишком толстая. Майлз закрыл меня и ушел. Бросил в этой тесной и темной камере.
Холод, подобно назойливому комару, подбирается все ближе. Мне страшно вновь услышать гнусный шепот тех, что назвали меня сукой. Я вся дрожу, изо рта вырываются облачка пара. Меня пробирает до костей. Теперь я знаю, что значит умирать в одиночестве.
– Выпусти меня!
И тут раздается щелчок, будто открылся замок. Откуда у Майлза ключ? Все улетучивается из памяти – где я, кто я, что натворила.