Объем бурой массы в тарелке уменьшился вдвое, когда Наама решила, что этого достаточно для отступления с достоинством, и отодвинула тарелку.
— Передумали издеваться над собой?
— Я наелась, — ледяным тоном отозвалась демоница. — Оно очень сытное.
— Что, даже десерт не будете?
На свет появился еще один контейнер — на этот раз с аккуратно нарезанным ломтиками штруделем. Наама сглотнула, вспомнив, что не обедала. Ρис лежал в желудке тяжелым комом, а есть все равно хотелось. Очень хотелось.
— Ну разве что чуть-чуть, — согласилась она, забирая тарелку.
Хвала Богине, у анхелос хватило такта никак не откомментировать почти молниеносное исчезновение штруделя. Торвальд просто молча подложил еще пару кусочков, и Наама не нашла в себе сил возмутиться.
— Я веду себя как ребенок? — спросила она, наблюдая за тем, как он собирает опустевшие тарелки.
— Есть немного. Но это нормально в вашем положении. Полное бесправие и зависимость не способствуют взрослению. Вы не против, если я выкину остатки паэльи? Или собираетесь потом разогреть и подкрепиться?
От последних слов ее передернуло против воли.
— Выкидывайте!
— А у вас было так же? — спросила Наама, засучивая рукава, чтобы вымыть грязную посуду. По изначальной договоренности они с Торвальдом мыли ее по — очереди. — Ну, когда вы освободились?
Тон его эмоций сменился с благодушного на настороженный, даже напряженный, выдавая неготовность к откровениям, но он все же ответил. Сухо и скупо, уводя разговор от своей истории, которая интересовала демоницу больше всего.
— Нет, не так. Но я достаточно насмотрелся на людей после войны. Большинство не были готовы к свободе, и не знали, что делать с ней. Даже те, кто изначально мечтали об избавлении от рабства. А многие сразу же подписали пожизненные контракты, что бы остаться с хозяевами.
— Я помню, — задумчиво отозвалась Наама. — У нас в поместье было много контрактников.
— Их и сейчас хватает. Кого — то привлекают деньги, кому — то просто кажется, что так легче, — в голосе безопасника зазвучала неожиданная горечь. — Каждый год десятки людей гибнет из-за того, что их хозяева переходят черту. Сотни и тысячи теряют возможность чувствовать хоть что-то, превращаются в эмоциональных зомби, но желающих меньше не становится. Рабство теперь в моде. Оно перебралось в спальни и будуары и больше не предполагает тяжелой работы в полях.
Наама посмотрела на него с удивлением. Надо же: похоже Равендорфа действительно серьезно волнует этот вопрос. Кто бы мог подумать. Ей вот жадных дураков, добровольно подписавших контракт на рабство, не было жаль ни на волосок.