И второй раз. Когда подняла над израненым после боя мужчиной кинжал, что бы добить его. Когда сказала, что не простит и не полюбит никогда. Что убьет его, даже помня, что этим убивает себя — раб, поднявший руку на хозяина не имеет права на жизнь.
Но он обратился, а она так и не успела ударить.
Андрос ди Небирос. Узнав его, она даже испытала странное облегчение. Кому же еще быть тюремщиком и палачом в этом месте сотканном из кошмаров?
Ди Небирос тоже узнал ее. Узнал и оскалился в довольной ухмылке.
— Сама пришла, — прорычал он. B один прыжок преодолел разделявшее их расстояние, чтобы нависнуть над женщиной. Щелкнули над ухом зубы.
— Ты останешься здесь со мной. С нами, На-а-ама.
— Нет! — она отшатнулась, но тяжелые лапы уже легли на плечи. Обожгло болью — когти глубоко впились в тело, а бешеное пламя, полыхавшее в фиалковых глазах, говорило луше любых слов — это только начало.
— Да! Теперь ты моя. Моя полностью, до конца.
Демоница дернулась, забилась и завизжала. Память о прожитых годах, о побеге, о только-только начавшейся новой жизни смыло водой первобытного ужаса. Разве может он — такой реальный, всесильный и страшный быть всего лишь фантомом, порождением ее кошмаров? Было ли вообще в ее жизни когда либо что-то иное, кроме темницы и тюремщика, страха, боли и похоти? Разве он не прав, и она не принадлежит ему целиком. Телом, которое столько раз принимало его удары и его возбужденную плоть. Душой, в которой не осталось места ни для кого, кроме ненавистного властного хозяина.
— Здесь твое место.
По щекам потекли слезы. Никогда. Не будет. Ничего. Можно сбежать, но от себя не сбежишь. Где-то в глубине души она навсегда осталась пленницей своего жестокого хозяина.
Наама сердито мотнула головой, стряхивая слезы. И вдруг замерла, встретившись взглядом с Наамой номер два. Та все еще жалась к стене и скалилась. Беспомощная, жалкая, униженная — совсем не похожая на грозную дочь самой свирепой расы подлунного мира.
И все же в глазах пленницы горела неукротимая злость и решимость бороться снова и снова. До конца. Как боролась Наама все эти годы — с собой, обстоятельствами, судьбой.
Время застыло. Замер палач, словно изображение на спектрографии. Как в зеркало Наама вглядывалась в Нааму. А потом сжала кулаки, готовая снова, если потребуется, сражаться, рвать мучителя когтями и зубами до последнего вздоха.
В правой ладони что-то вспыхнуло. Неожиданная тяжесть потянула руку вниз, Пальцы ощутили горячую, словно нагретую на солнце рукоять меча в кожаной оплетке. От нее по телу разбегались колючие яркие искры.