Но рано. Пока еще рано. Она еще не наигралась. Не распробовала его вкус, не насладилась ощущением обладания.
Она дразнила его: двигалась то быстрее, то медленнее, ритмично сжимала, впускала глубоко и облизывала, как мороженное, бросая развратные взгляды снизу вверх. Если бы кто-то год назад сказал Нааме, что она будет делать это с мужчиной сама, по доброй воле, что не только не почувствует себя униженной, но еще и получит удовольствие, она бы не поверила.
— Повернись ко мне, — хрипло приказал Торвальд.
— Что?
— Повернись ко мне своей сладкой задницей, — это прозвучало слишком грубо и резко. Совсем непохоже на него. Наама недовольно фыркнула, но послушалась. Он потянул ее за бедра на себя, а в следующее мгновение она задохнулась, ощутив ласкающие и жалящие прикосновения языка на самой чувствительной точке своего тела. Это было волшебно! Непередаваемо! Как раз то, чего ей не хватало. Постанывая от удовольствия, она вернулась к своему занятию, но полностью сосредоточиться на ласках не получалось. По всему телу расплывалась сладкая пульсирующая дрожь, наслаждение звенело в каждой клеточке, огненный ком внизу живота рос и разрастался предчувствуем небывалого восхитительного финала.
Кажется, это произошло одновременно. Легкая пульсация под пальцами, чуть терпкая вязкая жидқость на языке и мир взорвался в упоительном яростном безумии. Наама обмякла оглушенная, опустошенная оргазмом небывалой силы. Но Торвальд не оставил ее в покое. Развернул лицом к себе, впился в губы жадным поцелуем, в то время как его пальцы продолжали ласкать и поглаживать там, где мгновением раньше был его язык. Наама выгнулась, жалобно всхлипнула и снова растворилась в наслаждении.
В себя она пришла от поцелуя — весьма целомудренного, в лоб. Потянулась, удобнее устраивая голову у него на плече, поймала теплую улыбку.
— Кажется, занимаясь надругательством, мы пропустили ужин.
— Я не голодна.
Она ощущала себя сытой во всех смыслах. Довольная демоническая сущность тихонько мурлыкала.
— А я бы съел здоровенный стейк.
Наама мысленно перебрала содержимое холодильного ящика.
— Стейка нет, — она зевнула. Как спать-то хочется! Слишком тяжелый и суетный получился день. — Могу пожарить яичницу.
Яичницы и омлеты во всевозможных вариантах в последнее время у нее получались совсем неплохо. Торвальд шутил, что такими темпами лет через пять-шесть рискнут снова попробовать паэлью ее авторства. Наама делала вид, что сердится, но на словах «пять лет» в душе что-то сладко замирало.
Он легонько чмокнул ее в губы.
— Лежи. С яичницей я способен справиться самостоятельно.