На месте он был за двадцать минут до назначенной встречи, поэтому немного погулял во дворике, чтобы остыть от ходьбы. Стоял чудесный августовский вечер. Усталость совершенно прошла; кофе и сон придали сил, и смотритель с удивлением поймал себя на том, что положительно наслаждается жизнью. Тут начали бить часы. Звук последнего удара ещё не до конца затих, когда мистер Хардинг постучал в дверь сэра Абрахама и услышал от клерка, что великий человек сейчас к нему выйдет.
Глава XVII. СЭР АБРАХАМ ИНЦИДЕНТ
Мистера Хардинга провели в комфортабельную гостиную, которая напоминала скорее библиотеку состоятельно джентльмена, чем адвокатскую контору. Минут десять-пятнадцать спустя в коридоре раздались быстрые голоса, и вошёл генеральный атторней.
— Прошу извинить, что заставил вас ждать, господин смотритель, — сказал сэр Абрахам, пожимая ему руку, — и что назначил такое неурочное время, но вы вчера попросили принять вас спешно, и я выбрал первый же нерасписанный у меня час.
Мистер Хардинг ответил, что понимает, и что это он, напротив, должен просить извинений.
Сэр Абрахам был высок и худ; годы почти не затронули его, если не считать преждевременной седины. Голова у него немного торчала вперёд от привычки тянуть шею, обращаясь к слушателям, что создавало некоторое ощущение сутулости. Для своих пятидесяти лет он выглядел бы моложаво, если бы постоянные труды не ожесточили его черты, придав ему сходство с мыслящей машиной. Лицо генерального атторнея было исполнено ума, но лишено всякого человеческого выражения. Его искали в трудных обстоятельствах, но избегали в прочее время. Вы поручили бы ему защищать свою собственность, но не стали поверять сердечные тайны. Сэр Абрахам был твёрд, как алмаз, и так же холоден. Он знал всех, с кем почётно знаться, но не имел друзей, не стремился к дружбе; слово «друг» существовало для него лишь в парламентском значении [60]. Друг! Всю жизнь он полагался только на себя; с чего бы ему в пятьдесят доверять кому-то ещё? У него были жена и дети, но не было времени праздно наслаждаться семейным счастьем. В будни во время сессий он трудился допоздна, и даже на вакациях бывал занят больше, чем другие — в самые загруженные дни. Он никогда не ссорился с женой, но никогда с ней не разговаривал — ему некогда было разговаривать, он вещал. Она, бедняжка, не чувствовала себя несчастной; она имела всё, что могут дать деньги, надеялась дожить до титула и вполне искренне считала сэра Абрахама лучшим из мужей.
Сэр Абрахам был признанный остроумец и блистал за столами политического бомонда. Он вообще блистал везде: в свете, в палате общин, в суде; его шутки летели как искры от раскалённой стали, но в них не было тепла. Ни одно скорбящее сердце не согрелось его словами, ни один страдалец не обрёл облегчения в беседе с ним.