Миссис Грантли ушла, так что никто более не задерживал его уговорами отложить отъезд. Довольно скоро он уже собрал вещи, оплатил счёт и, оставив дочери записку, к которой приложил копию письма для архидьякона, сел в кэб и с ликующим сердцем поехал на вокзал.
И разве у него не было оснований ликовать? Он преуспел во всём задуманном, первый раз в жизни выстоял в схватке с зятем, несмотря на численный перевес противника: не дрогнул под натиском не только архидьякона, но и архидьяконши. Он одержал великую победу, и мог с полным правом садиться в кэб триумфатором.
Мистер Хардинг не сказал Элинор, когда вернётся, но она встречала все поезда, на которых он мог приехать, и когда вагон остановился у барчестерского перрона, её коляска ждала неподалёку.
— Дорогая, — сказал мистер Хардинг, сидя рядом с дочерью, когда та направила свой крохотный экипаж к обочине, чтобы пропустить грохочущий омнибус, — надеюсь, ты сможешь питать должное уважение к настоятелю церкви в Крэбтри.
— Дорогой папа, — сказала она, — я так рада.
Как же приятно было вернуться в милый дом, пусть даже его вскорости предстояло покинуть, рассказать дочери о сделанном и о том, что у них впереди. Они не могли сразу переехать в другой дом: младшего священника, в Крэбтри следовало известить об увольнении за полгода, если только ему не предоставляется другое место. Затем мебель — из которой большую часть предстояло продать, чтобы заплатить сэру Абрахаму Инциденту за полуночную беседу. Мистер Хардинг пребывал в странном неведении касательно адвокатских гонораров; он не знал, должен двадцать фунтов или две тысячи. Да, сам он никаких адвокатов не нанимал, и его согласия перед обращением к сэру Абрахаму или к господам Коксу и Каммингу никто не спрашивал: архидьякон прибег к их услугам по собственному почину, и на миг не подозревая, что мистер Хардинг повернёт дело по-своему. Составь адвокатский счёт десять тысяч фунтов, мистер Хардинг ничего бы поделать с этим не мог, но даже в таком случае не стал бы оспаривать свою ответственность. Такая мысль ни разу не посещала его голову, однако он сознавал другое: что сбережений у него очень мало, дохода от богадельни больше не будет, и продать мебель — единственный для него выход.
— Не всю, папа, — умоляюще проговорила Элинор.
— Не совсем всю, милая, — отвечал он, — то есть, конечно, если получится. Хорошо бы оставить что-нибудь для Крэбтри — но лишь совсем немножко. Нам надо мужаться, Нелли, — трудно от достатка переходить к бедности.
Так они обсуждали свою будущую жизнь. Отец утешался мыслью, что дочери недолго терпеть бедность, а Элинор про себя думала, что скоро отец обретёт в её будущем доме спасение от одиночества в Крэбтри.