Коля вздрогнул.
— Здесь?
— У нас в саду в вечер несостоявшегося свидания.
— Я уверен, что оно состоялось, — холодно процедил он. — Не понимаю, почему ты его щадишь. С такой безумной экзальтацией…
— Монаха он, может, и не придумал. Ко дню рождения Марго подарила мне экзотическое одеяние — настоящая монашеская хламида.
— Думаешь, ее надел убийца?
— Это мое предположение. Юрий уверен, что и Прахова напугал черный монах.
— Погоди! Ведь концовку романа ты сам придумал. О ней же никто не знал?
— Никто.
— Значит, никто не смог бы подыграть. Вот после чтения — да.
— Я уже ни в чем не уверен. Кто-то проявляет нездоровый интерес к рукописи.
— Но разобраться в твоем почерке!
— Есть такой специалист по моему будущему наследию — Григорий Петрович Горностаев.
— И он тайком прочитал еще тогда, до твоего дня рождения?
— Это невозможно. Вся соль в том, что сцену смерти я закончил одновременно со смертью Прахова. Мы с убийцей действовали синхронно.
— Так не бывает.
— Так было.
— Пап, я все думаю над кульминацией, как ты выразился. И не понимаю главного. Что бы ни случилось со стариком, что бы мама там ни видела, это не было убийством. Так за что она погибла?
— Может, явилась свидетельницей кражи церковных ценностей, например. Ты бережешь свою девочку, не можешь ее разговорить и помочь мне. Или ты ее боишься?
— Кого — Машку? Не смеши.
— А тебя не смущает, что она — наследница Прахова?
— Это, — он подчеркнул, — меня не смущает.
— Что-то другое? Что?
Коля молчал.
— Коля, ты-то хоть будь со мной откровенен!
— А ты со мной откровенен?
Тут я облился холодным потом, благословляя ночную тьму, и — была не была! — спросил хрипло:
— На что конкретно ты намекаешь?
— На твой роман.
Ну, «в зобу дыхание сперло»!
— Какой роман?
— О Прахове.
— Ничего не понимаю!
— Да ну? — Тут сын как будто сжалился и переменил тему (постыдная исповедь опять сорвалась): — Она сказала, что получила урну с прахом прадеда, она его называет дедушкой, в крематории и закопала в земле того монастыря.
— Закопал Юра, знаешь?
— Наш пострел везде поспел. Машка ни в чем таком не замешана.
— Сомневаюсь.
— Да где бы они сожгли второй труп? — спросил он шепотом.
«Замешана» — «не замешана», а мыслит в том же направлении, что и я. Три древнейших стихии: вода, земля, огонь. «Огонь сильнее», согласен, но в наших условиях и «сложнее», если можно так выразиться.
— Камень я беру с собой, — сказал Коля.
— Да, конечно. Может, это улика, может, кто и клюнет. Уже в полной тьме зашагали мы по рыбацкой тропинке, нащупывая направление в тусклом свете фонарика. Шли долго — да, километра два, не меньше — и молча. Уже на нашей улице я спросил: