Зато рисовать на земле очень хорошо. И опять Соня рисовала, а подруги смотрели. Только она уже не тянула своих барынь через весь двор. Она рисовала девочку в шляпе с лентами и с широким кушаком и рядом другую, повыше ростом… Потом вдруг стерла их, затоптала калошами и нарисовала девочку в платке, повязанном крест-накрест, и дала ей в руки большую куклу и коробку.
— А в коробке разные игрушки, — пояснила она.
— Чего же твоя Евдокия Кузьминишна не идет? — вспомнила Лизка.
— Ой! — спохватилась Соня. — Мы, наверное, прозевали! Она, наверное, ушла! Пойдемте посмотрим!
Все трое пошлепали по сырому двору к Соне.
Евдокия Кузьминишна была еще здесь. Но ни Лизке, ни Оле увидеть ее не удалось, потому что мама как взглянула на их разбухшие от сырости башмаки, так и выпроводила обратно.
В квартире все ждали Кузьмича.
— К нам жить просится, — мимоходом шепнула маме Анна Ивановна, — купец-то ее к жене уехал.
Соня услышала это:
— Мам, какой купец? А почему она к ним просится? А почему…
— А потому, что не твое дело! — оборвала ее мама. — И, пожалуйста, не лезь в разговоры, если взрослые разговаривают! Своими делами занимайся, уроками. А то экзамены скоро, останешься в первом классе!
Соня обиделась. Она лучше всех учится в классе, она да еще кухаркина дочка Матреша Сорокина, а мама говорит, что она на второй год останется!
— И, пожалуйста, не слушай, что взрослые говорят, не суйся со своим носом! — сурово добавила мама.
Соня уселась на скамеечку в уголок и занялась куклой. Все-таки очень некрасивая у нее была кукла — волосы на голове еле держались, чумазая, на носу и на щеках пятна.
Но что ж делать? Она не виновата, что такая старая и некрасивая. Все равно ее нужно одевать и усаживать за стол обедать. Вместо чашек у нее стояли рыбьи позвонки. Соня когда-то собрала эти позвонки за обедом. Они высохли и стали похожи на крошечные белые чашечки. Жалко только, что от них очень скверно пахло.
«Когда вырасту большая, — думала Соня, — то обязательно куплю себе куклу, самую лучшую! И буду шить ей шелковые платья. Какое захочу платье, такое и сошью!»
Она возилась со своей нескладной куклой, и, хоть не велела мама слушать, о чем говорят взрослые, Соня не могла не слушать.
Кузьмич как вошел в квартиру, как услышал голос Евдокии Кузьминишны, так и нахмурился. Молча умылся, молча снял сапоги. Евдокия Кузьминишна вышла ему навстречу с веселым говором, с восклицаниями, но он хмуро ответил ей: «Здравствуй», — и прошел мимо нее в комнату, будто вовсе и не к ним она пришла.
А сейчас Евдокия Кузьминишна плакала. И все повторяла сквозь плач: