— Какъ жаль, что о подобныхъ фактахъ слишкомъ мало писалось въ мѣстныхъ изданіяхъ,—замѣтилъ я.
— Въ этомъ, конечно, менѣе всего виноваты сами мѣстныя изданія,—возразилъ г. Дробышевскій.—Мы не только не могли печатать то, что намъ присылалось лицами, живущими въ уѣздахъ Самарской губерніи и лично наблюдавшими положеніе населенія,—мы лишены были возможности даже перепечатывать изъ столичныхъ изданій то, что касалось Самарской губерніи. Долгое время слова „голодъ", „голодающіе", а потомъ слово „цынга" подвергались систематическому вычеркиванію и ни подъ какимъ видомъ не допускались на страницахъ „Самарской Газеты“. Дѣло дошло до того, что когда для борьбы съ цынгою и для ухаживанія за цынготными больными понадобились фельшерицы и хожалки, то даже мѣстный врачебный инспекторъ, дѣлая вызовъ этихъ лицъ чрезъ объявленія въ мѣстныхъ изданіяхъ, не могъ напечатать, что эти лица нужны именно для борьбы съ цынгой, а долженъ былъ глухо и неопределенно сказать, что, молъ, „въ виду появившейся эпидеміи“ и т. д. Понятно, что такая таинственность отнюдь не способствовала успокоенію жителей, а скорѣе, совершенно наоборотъ, вызвала среди нихъ немалую тревогу. Никто не подумалъ, что дѣло идетъ о цынгѣ, такъ какъ сильное развитіе этой болѣзни давнымъ-давно уже всѣмъ было хорошо извѣстно, и потому обыватели не могли допустить мысли, чтобы можно было скрывать цынгу, а порѣшили, что дѣло идетъ о появленіи новой, какой-нибудь другой, гораздо болѣе грозной и страшной эпидеміи. И вотъ начались догадки: „что же это за эпидемія, которую не рѣшаются даже назвать по имени; ужъ не чума ли, о которой еще недавно такъ много говорилось и писалось?..“ Такимъ образомъ администрація, стѣсняя печать, лишая ее возможности говорить о голодѣ и эпидеміяхъ, способствовала лишь усиленію въ обществѣ и въ народѣ тревоги, доходившей по временамъ даже до паники. Здѣсь кстати будетъ замѣтить, что цензоромъ „Самарской Газеты“ въ то время былъ не кто иной, какъ мѣстный вице-губернаторъ г. Кондоиди, объ отношеніи котораго къ голоду мнѣ придется далѣе говорить болѣе подробно.
Заручившись отъ г. Дробышевскаго нѣкоторыми необходимыми свѣдѣніями, я поспѣшилъ на почту, чтобы отправить телеграммы и письма.
Захожу въ почтовую контору и застаю тамъ двухъ- трехъ чиновниковъ въ мундирахъ съ бѣлыми пуговицами и желтыми кантами.
— Могу я отправить телеграммы и заказныя письма?
— Телеграммы мы примемъ, но писемъ отправить сегодня нельзя.
— Слѣдовательно—завтра?
— И завтра нельзя.
— Въ такомъ случаѣ, когда же они пойдутъ?