Марья отстукивала на серебряном телеграфе. С телефонами ее соратники не уживались. Она не знала, почему, да они и сами не знали, просто, когда они пытались говорить в трубку, у них носом шла кровь. Из ушей тоже, но поменьше. Тап-тап-тик-тап. «Все кончено. Живых не осталось. Я возвращаюсь домой».
Присутствие в палатке человека она почувствовала внезапно, будто задвижку закрыли. Его золотое невинное тепло толкнуло ее в спину. От него пахло папиросами и горячим хлебом, а еще мужской кожей. По мере того как другие способности притуплялись, обоняние обострялось, теперь она все чуяла не хуже волка. Марья Моревна не повернулась, чтобы посмотреть, но уже знала, кто он, каким большим он окажется в палатке – огромным, как солнце. О нет, только не теперь. Ее едва не вырвало – и она вдруг поняла, насколько далеко зашла. Когда-то она чувствовала, что ей становится одновременно горячо и тошно от волшебства. Теперь так же на нее действовали люди. Желудок скручивало так сильно, что хотелось вырвать его и покончить со своим телом.
– Я полагаю, – прохрипела она, – тебя зовут Иван Николаевич.
Она хотела предъявить ему обвинение, арестовать его, осудить за то, что его зовут Иван, и повесить за это. Как часто Кощей и Яга говорили ей, что этот день однажды придет, предупреждали ее о нем, как о вспышке холеры в соседней деревне, утверждали его неизбежность. Как она смеялась над ними!
– Да.
Так она в первый раз услышала его голос, глубокий и мягкий, как летняя пыль. Слух ее теперь стал вроде волчьего.
– И конечно же, ты – младший из трех сыновей.
– Я… да.
– И ты тот, который честный. Твои старшие братья злые обманщики, а твой бедный отец все никак не мог этого понять? – Марья чувствовала горькую иронию в своем голосе, будто густой чай, настоянный на всей несправедливости мира, связал рот.
– Мои братья умерли на Украине, от голодомора. Я не могу сказать, выросли бы они злыми обманщиками или нет.
Марья помедлила, с рукой занесенной над картой участка извилистой границы между Буяном и сибирским городом Иркутском.
– Я могла бы кликнуть своих людей, могла бы приказать убить тебя. Без всяких причин, просто потому, что тебя зовут Иван и мне так хочется. Пуля совсем не дура.
Его живой и звучный голос снова окатил ее русской речью:
– Пожалуйста, не надо.
– Она сказала, что ты придешь, и я поклялась съесть твое сердце. Нельзя нарушать клятвы, данные мертвым.
– Кто сказал? – спросил Иван Николаевич.
– Старый друг, не имеет значения, кто.
– Кто все эти солдаты, для чего они умерли?
– Для войны. Для меня. Я не знаю.