— Мне кажется, прекрасно, — сообщила белочка. — Отец лежит и отдыхает, мать стоит рядом, она обкусывает листья серебристого тополя.
Как только Гурри услышала о маме, она вскричала:
— Мама, мама!
Гено тоже затосковал, но пересилил себя, толкнул сестру и прошептал:
— Не шуми!
И, так как Гурри хотела крикнуть еще раз, быстро добавил:
— Подумай об отце! Что, если он тебя услышит!
Гурри замолчала, ей стало стыдно.
— Когда же вернется мама, когда, наконец? — прошептала она. — Я тоскую по ней.
— Ее еще долго не будет, — сказал Гено, — еще очень долго! Отец ведь предупреждал.
— Плохо, — прошептала Гурри, — очень плохо! Я ужасно люблю маму.
— Только теперь, когда ее нет с нами, я почувствовал, как я ее люблю. — ответил Гено, — насколько мне ее не хватает. Трудно без мамы. Но жалобы нам не помогут, мы должны ждать, мы должны!
— Ничего нет хуже, чем ждать, — Гурри нравилось поучать.
Белочка растроганно слушала. Она распушила хвост, высунула маленькую головку с поставленными торчком остроконечными с хохолками ушками и попыталась детей утешить:
— Я все время буду рассказывать вам о родителях, милые дети. Не волнуйтесь. Это сократит ваше ожидание.
В зарослях раздался страшный шум, он пронесся по кругу и исчез вдали. Белочка в одно мгновение оказалась на верхушке дерева, осмотрелась, снова спустилась вниз и сообщила:
— Это ваши родители.
— Что это они делают? — захотела узнать Гурри.
— Они играют в салки, — сказала белочка.
— С таким грохотом отец обычно никогда по зарослям не ходит, — удивился Гено.
— Это не отец шумит, — уверенно сказала белочка, — это мать, она бежит впереди.
В один из дней белочки не было видно, ночью она всегда спала в своем дупле.
Гурри не выдержала:
— Мама, мама!
— Молчи, — немедленно предостерег ее Гено, — Ты же знаешь, это запрещено.
— Я же не кричу, — простодушно оказала Гурри.
— Неужели? — возразил ей Гено. — Только что твой крик был отчетливо слышен.
— Я не кричала, — настаивала Гурри, — я же не должна кричать, кричать строго запрещено, верно?
— Но, — Гено удивился, — я же слышал…
— Ладно, — призналась Гурри, правда, больше она ни в чем не призналась, — я сказала «мама» про себя, только про себя, потому что я всегда думаю о маме, я, наверное, имею право совсем тихо говорить «мама» для себя.
— Так тихо, — возразил Гено, — что это было слышно по всей округе. Оставь свои мысли при себе! Я думаю о том же, что и ты, но умею молчать.
— Да, ты боишься говорить, — надулась Гурри, — я не такой трус, как ты!
— Я бы хотел, чтобы ты больше боялась, — сказал озабоченно Гено. Казалось, он предчувствовал несчастье, которое должно было произойти с Гурри.