— Что за вопрос! Конечно!..
Он понизил голос.
— Тогда почему ты ее огорчаешь, воруя?..
Она вновь отодвинулась, на этот раз откровенно рассердившись.
— Ты меня считаешь воровкой?
— Красавица моя, а кто ж ты еще?
Она поднялась, негодуя.
— Ну вот! Я-то думала, что ты привел меня сюда, чтобы говорить мне о любви, а ты меня оскорбляешь!
И поскольку Памела Адоль, которую ее близкие называли Пимпренеттой, была еще совсем ребенком, она разрыдалась как дитя. Бруно Маспи не мог видеть свою крошку плачущей, и, взяв ее за руку, он притянул ее к себе.
— Послушай, Пимпренетта, с тех пор как ты покинула школу, чем ты зарабатываешь?
— Но…
— Т-с-с… Ты помогаешь своему отцу обманывать таможенников и берешь все, что плохо лежит на пристани.
— Ага! Видишь! Ты же сам говоришь: я не ворую, а беру то, что плохо лежит!
— Когда за тобой придут полицейские, вряд ли их будут интересовать эти словесные выкрутасы… Тебе, наверное, очень хочется сесть в тюрьму?
— Мне? Ты что, с ума сошел, Бруно? Да никогда этого не будет. Полиция меня и не замечает даже.
— Тебя видит Богоматерь.
— Ну она же берет в расчет то, что я никогда и ничего не беру у бедных.
Он вздохнул, обескураженный: Пимпренетта так искренне оправдывала свои безнравственные поступки, что на нее невозможно было даже сердиться. Он обнял ее и прошептал:
— Так ты меня все-таки любишь?
— Что же ты хочешь, ведь я тебя так давно люблю и уже даже не представляю, что нужно сделать, чтобы разлюбить тебя.
Она ничего больше не сказала, забыв уже о причине их спора, и, слегка прижавшись к нему, выдохнула:
— Расскажи мне, что мы будем делать, когда поженимся?
— Ну так вот…
— Нет! Сначала расскажи мне о нашей свадьбе.
— Это произойдет в Сент-Жане… Но для этого нужно, чтобы ты исповедалась.
— Ну и как ты думал? Я же и без того причащаюсь три раза в год!
Бруно подумал, что если Пимпренетта была искренней, а это явно было так, она не относила к грехам содеянное ею, и ее духовнику, должно быть, пришлось выслушать много интересного. Не догадываясь о мыслях своего возлюбленного, Пимпренетта щебетала:
— Папа мне подарит чудное свадебное платье, которое он привез из Италии, а мама обещала свое жемчужное колье, ты его помнишь…
— …То, что было украдено пятнадцать лет назад в Каннах и потом Доминик Фонтен, по прозвищу Богач, продал твоему папочке?
— Ага, оно! Ну просто замечательная у тебя память!
— Я опасаюсь, как бы полиция о нем тоже не вспомнила…
— Полиция? Какое дело до этого полиции? Папа ведь заплатил за это колье, так? Что у тебя за дурацкие идеи, Бруно?
Он в ответ на это только улыбнулся и сказал наставительным тоном: