— И все-таки… Я боюсь, что на нашей свадьбе будет изрядное количество полицейских…
Она порывисто отодвинулась:
— Полицейские на нашей свадьбе? Это кто же их туда пригласит?
— Их никто никогда и не будет приглашать, дорогая, они сами приходят… Ты же понимаешь, что если все друзья наших родителей будут присутствовать на нашем бракосочетании, это будет самое великолепное сборище «багаленти»[1] за последние тридцать лет! Не думай, что полиция упустит возможность проверить, не утратили ли их «протеже» свою былую спортивную форму, и освежить в памяти их лица. Мой тебе совет: носи свое колье дома за закрытыми дверями, иначе ты рискуешь провести свой медовый месяц в Бометте[2]…
— Это было бы несправедливо.
— А та, у которой стянули колье в Каннах, ты думаешь, она находит это справедливым?
Заметно растеряв свою уверенность, Пимпренетта задумалась:
— Но ведь прошло уже так много времени…
— А если у тебя украдут твое колье, тебе что, будет наплевать на это через пятнадцать лет?
— О, нет.
Недовольно надувшись, она добавила:
— Ты меня совсем запутал своими историями! Чего же ты хочешь в конце концов?
— Ты считаешь, что будет лучше, если я совсем ничего не буду делать?
— Можешь ты работать?
— А чем же я занимаюсь, по-твоему?
Он взял ее руки в свои.
— Послушай меня, Пимпренетта. Я люблю тебя больше всего на свете и не хочу тебя потерять… А ведь это произойдет когда-нибудь, если ты будешь продолжать этим заниматься. Сколько лет твой отец провел в тюрьме?
— Я не знаю…
— А твоя мать?
— О, мама! Не очень много… Наверное, меньше, чем твоя.
— Да, я свою мать почти не знаю. По воскресеньям бабушка водила нас посмотреть на нее через решетку… и ты хочешь, чтобы наши дети жили, как мы?
— Н…е-т.
— Чтобы они стали ворами, как все наши родственники?
Потрясенная, она поднялась.
— Повтори, что ты сказал, — произнесла она, пылая румянцем.
— Что наши родители и вся наша родня — сплошные воры.
— А!.. Теперь я поняла… Это… это ужасно! Ты просто чудовище, Бруно! Как ты смеешь оскорблять тех, кто произвел нас на свет? И ты еще утверждаешь, что почитаешь Богоматерь, которую ее божественный сын целовал у подножия своего креста?
Он с раздражением всплеснул руками:
— Ну при чем тут это?
— Как говорится: «Почитай отца и мать своих».
— Когда они достойны почитания.
— Может, ты еще скажешь, что мой отец вообще негодяй?
— А кто же он еще? Он целыми днями обворовывает государство!
— Он не ворует у государства! Он просто отказывается подчиняться законам, с которыми не согласен.
— Все преступники утверждают то же самое.
— Но мой папа никогда никого не убивал!