.
Русские школы стали открывать только в 1943 г., что объяснялось неблагоприятной обстановкой на советско-германском фронте. В Петрозаводске одна русская школа была создана для детей, находящихся на свободе, и пять — для детей, находящихся в лагерях. К концу оккупации насчитывалось 15 школ для русских детей, семь из них находились в лагерях; 87 учителей обучали 3 тыс. учеников[281]. Однако русские дети с неохотой шли в школы, организованные финнами.
Что касается народных школ для финно-угорского населения, то, как отмечает финляндский исследователь Ю. Куломаа, проблем было много. Не хватало учебных пособий, например поначалу вообще не было букварей. Работе мешало и то, что дети были плохо одеты, неважно питались, а в зимние морозы классы были «почти невыносимо холодными». К тому же было заметно, что и к самому обучению в школе ученики относились несерьезно, а их поведение оставляло желать лучшего: многие стандарты поведения, характерные для финских школ, этим детям были незнакомы, например построение на линейках, выход на улицу на переменах, тихое поведение в коридорах и классах и т. д. И хотя температура в классах была терпимой, дети сидели на уроках в верхней одежде. В школу они приходили подчас или задолго до начала занятий, или в течение дня, когда выполнят обязанности по дому, по незначительным и часто выдуманным причинам пропускали уроки. Сопровождать таких учеников в школу должны были другие ученики, а сами учителя после уроков посещали их дома. Во время урока на вопросы учителя отвечали все одновременно; мало того, возникал невыносимый шум, когда ученики принимались обсуждать между собой всякие дела. Преподавателям было трудно заставить себя слушать[282].
Одна из проблем в народных школах, открытых оккупационными властями для детей финно-угорской национальности, состояла в том, что подавляющее их большинство не владело финским языком. В этой связи Ю. Куломаа пишет: «Большая часть учащихся говорила только на русском языке, которым их учителя не владели. Несмотря на то что в качестве перевод чик о в использовались ученики, владевшие финским языком или карельским диалектом, языковой барьер сильно затруднял процесс обучения. Тем не менее по итогам весенней четверти 1942 г. считалось, что все ученики довольно сносно понимали финский язык, а в старших классах на нем в какой-то степени умели и писать. И все же разговорная речь для многих учеников по-прежнему представляла трудность. С целью большей эффективности самостоятельного освоения языка учащимся предоставлялась возможность переписки со своими сверстниками из Финляндии, а в конце учебного года по всем предметам, а также в поведении отмечались изменения к лучшему. В 1944 г. достижения в этой сфере считались весьма удовлетворительными»