— Представляешь, — спросила она, приподнявшись на локтях, — как смешно мы выглядим со стороны двери? Особенно ты.
Я стоял на коленях, расставив руки и сгорбившись над впалой тенью ее пупка, но все, что я понимал, было только выступившей мне под губы белой мякотью, созревшей каучуковой складкой над черным колготочным краем, длившемся выше юбки, выше предела сознания. Ее живот опять расслабился, она осторожно повернула голову вправо, и я уже метил полакомиться проявленной на шее линией. Мне хотелось ликовать, ведь я впервые так целовал женщину.
— Давай скорее, — пробормотала настоятельная и совершенно расслабленная Юлия. — У нас давно с тобой ничего не было.
Да нет же, не просто давно… И вместо того, чтобы благодарно признаться ей, что слишком многое в этой жизни происходит со мной впервые, я осел на пол. Мое колено горело. В этом положении я мог бы даже заглянуть под вздыхающий тент юбки. Но очарованный берег где-то должен был обрываться. Она снова приподняла голову и удивленно засмеялась.
— У тебя и правда ошалевший вид.
Я качал головой. Я хотел сказать что-то. Точнее, этот мой жест разбрасывал демонов, которые вопили, будто что-то еще возможно. Бесстыдные тополя, словно обезумев от какой-то новости, тянули в окно лохмотья коры.
Она хотела встать с дивана и несколько раз замирала в раздумье. Ее ноги меня не стеснялись, она даже почесала коленку, потом пошла по комнате, тыча пальцем в смущенные вещи, оказавшиеся на уровне ее глаз. Разве происшедшее — не достаточный повод для торжества? Ее немота выжидательно металась по комнате и указывала на то, что она больше права, чем это сперва показалось. Как знать, что бывает начальной, а что окончательной границей нежности?
Все, что меня окружало — кресло, окно, люстра, кровяная вертушка, которую моя совратительница успела нервно перевернуть — было комнатой Юлии, и я ее не потерял, не смотрел на нее удивленно. Как же хорошо, что вне моего беспамятства есть мир, в котором я не боюсь остаться, в котором я еще мог быть благодарен Второй Юлии. Меня удивляло не то, что между нами уже что-то было, а то, насколько точна произнесенная ею фраза. Место вокруг и раньше Второй занимало что-то, что хотели «давно мне сказать». Неважно что, — раз я воспринял, раз я воспринял это, раз я воспринял это с нежностью. Все самое главное случается с первой секунды.
Для Первой, как и для Секунды, все это могло быть не понятно. Я уже прибрал их, как свою собственность, едва они проявились в моих глазах. Уже ими жил, по моим детским представлениям — у нас давно все было.