И всё же светская болтовня дала больше, чем мог ожидать Корвин-Коссаковский, и он сообщил другу, что, =пожалуй, из общего списка можно почти уверенно исключить троих - Ратиева, Энгельгардта и Макса Мещёрского. О Протасове-Бахметьеве всё-таки справки в Париже навести надо. Наиболее подозрительны Аристарх Сабуров и Александр Критский. Слишком красивы, слишком...
- А почему ты этих троих вдруг исключил?
Арсений вздохнул.
- Не исключил ещё. Но один совсем некрасив, девицы на него и не взглянули, второй разорён, Мещёрского ты узнал. Протасов-Бахметьев слишком толст для первого любовника. Что до Грейга... Не знаю, но едва ли эта нечисть будет привлекать к себе внимание как к незаконным детям. А вот Сабуров ... Но ты за всеми наблюдай, нам хотя бы одного опознать, а уж двое остальных рядом, я думаю, крутиться будут.
Бартенев кивнул.
Между тем молодёжь веселилась от души. Исполнение танцев не ограничивалось одной залой - вереница польского следовала и в другие комнаты. Во время полонеза 'отбивали даму': кавалер, которому не досталось партнёрши, подбегал к первой паре и, хлопнув в ладоши, отбивал даму себе, первый же кавалер переходил ко второй даме, второй - к третьей, а последний кавалер, оставшись без дамы, либо уходил прочь, либо бежал отбивать даму первой пары.
Глава 3. Нелюди среди людей.
Гораздо легче найти ошибку, нежели истину.
Ошибка лежит на поверхности,
а истина скрыта в глубине, и не всякий может отыскать её.
И. В. Гёте
Порфирию Дормидонтовичу при помощи Корвин-Коссаковского, в котором графиня Нирод видела одного из самых дорогих гостей, удалось за столом во время ужина разместиться столь удачно, что он видел почти всех молодых людей и девиц, кроме Елизаветы Любомирской и Всеволода Ратиева, сидевших с другой стороны стола. Бартенев спокойно и вдумчиво разглядывал гостей графини, время от времени опускал и закрывал глаза, пытаясь воспроизвести в памяти своё кладбищенское видение. Он понимал, насколько другу важно, поелику возможно, отмести лишних подозреваемых.
Но ни в одном из гостей он не разглядел ничего демонического. Толстый парижанин Протасов-Бахметьев был уже не юн, под глазами виднелись мешки и сетка мелких морщин, говорил он на хорошем французском, был вежлив и галантен. Ничего похожего на упыря не проступало и в Германе Грейге, брюнете с томными маслеными глазами. За столом он рассказывал забавные истории и смешил девиц, сидел рядом с девицей Лизаветой Любомирской и смотрел на неё чуть влажными глазами. Сидевший рядом Александр Критский сам ничего не говорил, был тих и очень спокоен. Бартенева удивило, что Критский почти не поднимал глаз от тарелки, на вопросы же отвечал негромко и любезно, но сам в разговор не вступал, с улыбкой слушая графа Протасова-Бахметьева, рассказывавшего о разных парижских диковинках.