Голодные беспорядки в Петрограде. Толпа разнесла бывший магазин Елисеева, где продавались по особой цене отборные съестные товары для иностранцев и высших коммунистов (Голос России. 1931. 1 сент. № 2).
Название Ленинград (ленинградский) значительно уступает по частотности имени Петербург (петербургский). Если в момент переименования (в 1924 г.) это новое идеологическое название еще встречало языковой, по преимуществу ироничный, отклик эмигрантов, то в последующем оно часто использовалось как номинативное обозначение; прагматический ореол этого прецедентного имени-урбанонима обычно был негативным.
Вечно бедствием народным
Град был, как и мор и глад…
Бедствием отныне модным
Будет новый «Ленинград» (Огни. 1924. 4 февр. № 5).
В Ленинграде им [французским кооператорам] сообщили, что хлеб продается по карточкам, в размере от одного до двух фунтов на душу. Но когда их там повезли на молочную ферму, напоили хорошим молоком и сказали, что оно продается по 24 коп. за литр, позабыв прибавить: «лишь по особым карточкам для детей привилегированных коммунистов», французы, конечно, догадаться об этом не могли (Руль. 1930. 20 июня. № 2906).
Публицистическая перифраза Град Великого Петра[260] – словесный штамп высокого стиля, в эмигрантских текстах противопоставленный не только и не столько советскому названию (Ленинград). Для эмигрантов (монархического толка) это был символ, концентрирующий в своей структуре энергетику (в православном обрамлении) прежнего наименования в ассоциативном отталкивании от большевистского (ленинского) названия. Приведем обширный публицистический пассаж, построенный на контрастивном сопоставлении портретов «трех городов» и – в обобщенном смысле – трех форм бытия: 1) дореволюционного (идеализированно-приукрашенного), 2) советского, пролетарского (обрисованного намеренно черными красками); 3) будущего, несколько фантасмагорического и утопического, но желаемого, чаемого.
Неузнаваем в пролетарской одежде названий красавец Град Великого Петра. Прямые, как стрела, улицы скалятся выбитыми торцами, засоренные, треснувшие широкие тротуары. Художественные решетки изогнуты, – некоторые разломаны на куски. Сиротливо торчат постаменты, с которых стащены памятники. Зеркальные окна стильных особняков местами залеплены грязной бумагой.
В полумраке тонут улицы, изредка освещенные маленькими лампочками. Снопы света вырываются лишь из нескольких ресторанов. То секция «безбожников», выполняя специальный заказ, собрав рабочих, представляет кощунственную мистерию.
Пустынны улицы. Ни души кругом. Попрятались православные, боясь в этот вечер показаться на улицу. Как мыши забились в комнатушках общественных квартир. Ждут полночи, чтобы, боязливо оглядываясь на плотно завешенные окна, достать из-под подушек заготовленные яйца и прошептать друг другу с детства свято заветные слова: «Христос Воскресе».