— Когда ты ее видел?
— Давно, — ответил Васька и от себя добавил:
— Я тогда еще с ней играл.
Я обеими руками ухватился за наивное Васькино признание.
— Как же ты с ней играл?
Васька широко и глупо заулыбался:
— Положу на спину и давай брюхо щекотать, а она визжит и кусается.
— А как звали собаку?
— Альма.
С таким же вопросом я обратился к ответчику.
— Брешет он, гражданин судья. Пальмой кличут мою собаку, — ответил Семенов.
Я опять принялся пытать Ваську:
— Как же пропала у Сухореброва собака?
— Волки сожрали.
— Откуда ты это знаешь?
— Да дядя Петя сказывал.
То, что собаку Сухореброва волки сожрали, подтвердили все свидетели.
— А может быть, ее цыгане увели, а потом продали Семенову? — осторожно спросил я Ваську.
Он охотно подтвердил мою версию. Теперь оставалось выяснить, чья же в конце концов собака у ответчика.
— Вася, — спросил я, указывая на лайку, которая, сощурив глаза и высунув язык, лежала под лавкой, — это та собака или не та?
Васька пристально посмотрел на лайку и пожал плечами:
— Кажись, та.
— Ты говори прямо — та или не та, — строго приказал я.
Васька опять посмотрел на собаку и опустил голову:
— Не знаю.
— Почему? Ведь ты же играл с ней?
Васька молчал.
— Отвечай, какие были особые приметы у дяди Петиной собаки?
Васька молчал, как глухонемой.
— Отвечай, что было у собаки, с которой ты играл, — сквозь зубы процедил я.
— Хвост, — прошептал Васька.
— Хвост есть у всех собак. Ты мне назови особые приметы. Ну что еще было у той собаки?
Васька каким-то чужим голосом выдавил:
— Уши.
Свидетель меня не понимал — мы разговаривали с ним на разных языках. Я почувствовал свое полное бессилие и не знал, что делать. К счастью, выручили заседатели. Они просто и легко объяснили Ваське, чего я от него добиваюсь. Он бойко, без запинки, пересчитал по пальцам все приметы украденной собаки. Они совпадали, как уверял Сухоребров, «тютелька в тютельку» с приметами его лайки, кроме одной. Васька уверял, что на груди у той собаки, Альмы, была белая полоска. Семенов поднял лайку за передние лапы и показал суду собачий живот с белым пятном.
— Замарал полоску, ей-богу, замарал, гражданин судья! — закричал Сухоребров.
— Прикажите потереть собаке грудь.
Семенов поплевал на ладонь и принялся ожесточенно тереть лайке живот. Она отчаянно царапалась, визжала и лаяла.
Сухоребров дело проиграл, но не сдавался и потребовал проделать фокус. Он отошел к двери и стал подзывать к себе собачонку. И она подошла, потерлась о его валенки и покорно уселась у ног.
— Пальма, подь сюда! — дико закричал Семенов, и собака стремглав бросилась к нему, подпрыгнув, лизнула его волосатое лицо и радостно залаяла.