– Ты не понял! – Сын замахал рукой: мол, иди, что покажу.
Едва ступив на двор, я понял причину его восторга. Такого количества улиток я еще не видел. Казалось, после ухода хозяев они заселили этот дом. Улитки были повсюду. На дряхлой лавочке, крышке склепа, журавле колодца. Они ползали по влажным подоконникам с облупившейся белой краской, по ступеням скрипучего крыльца. Дом тоже был полон ими. На клеенке скатерти, на табуретках с дырками в сиденьях, на вязаных лоскутных половиках, на божнице с проржавевшими окладами икон… Улитки ползали и по неопрятной старческой кровати, прячась в складках одеяла и почерневших, засаленных простыней. Здесь по-прежнему кто-то жил. Кто-то, кроме улиток. Кто-то, кто мог привлечь их к себе. Король улиток. Владыка с огромными шевелящимися рогами вместо глаз. Мы должны опасаться его нападения. Он не будет рад непрошеным гостям.
Сыну моя теория понравилась, он начал подозрительно осматриваться, но вскоре резонно заметил, что этот король, должно быть, верит в бога и нам бояться нечего.
Мы вышли во двор. Хрупкие панцири неприятно хрустели под ногами.
– Осторожнее, – зашипел Гришка. – Он тебе этого не простит.
Недальнее шоссе привычно шелестело автомобилями, за спиной раздавался визг бензиновой пилы соседа. Странно, что в этой точке леса произошла такая популяционная флуктуация. Обильная пища тому причиной? Удобное гнездо? Магнитные поля? Зачарованные клады?
Возвращаясь к тропинке, я с высоты своего роста заметил маленький темный силуэт в кустах орешника. Мы осторожно подошли к человеку, столь интимно общавшемуся с лещиной. Старушка стояла на коленях и что-то нашептывала. В тряпье явно хуторского происхождения, такая же замшелая и еле живая, как тамошний полуразрушенный дом. В засаленном платке, когда-то белом, а теперь столь же грязном, как и ее постель, она прижималась к ветвям орешника и продолжала бормотать, не чувствуя приближения чужаков. Это было не «беларуской мовой», даже не славянской…
– Karaliau liepsnotas, gyvačių viešpats, žvilgtelėk akele po savo karunele. Žalčių karaliau, atimk žandelį nuo to vargdienelio. Saulele, mėnesėli, šviesioji aušrele, gražioji švenčiausia Panele, atimk man šitą sopulį. Amen. Amen. Amen[5].
Старушка молилась по-жемайтийски. Этнических литовцев в этих краях было немного, хотя когда-то земля принадлежала им. Мы еще не знали, что встретились с Железной (или Вечной) Бабушкой, достопримечательностью этих мест. После смерти мужа и ухода детей она осталась жить в старом доме. Без света и воды. Пробавлялась собирательством и подаянием. Иногда ходила в Мядель, голосуя проезжающим грузовикам. В частные автомобили бабка садиться стеснялась из-за запаха. Всегда таскала с собой мешок с объедками, да и в райцентр отправлялась на предмет изучения помоек.