Как тогда в дискотеке, в тёмном углу раздевалки… Белые капельки слюны летели в Алькино лицо. Потом догадались, замотали ей голову курткой. Сколько их было, по которому кругу? Она уже давно не умоляла: «Ребята, не надо». Только бы это когда-нибудь кончилось. Её голую липкую ногу пошевелил ботинок: «Живая, нет?» Набросили пальтишко…
— С ума сошла: в посёлок она вернётся, — Катюха силой развернула Альку от автовокзала. — Кому ты нужна такая. Ко мне айда, переночуешь, в себя маленько придёшь.
По дороге отоварилась в ларьке пивом: «Хоть расслабимся». Шагали в избушку-развалюшку, которую Катюха снимала на окраине города. Сюда месяц назад приехала погостить из деревни Алька. В первый же день отправились в дискотеку. Алька шмыгнула в раздевалку, чтобы подтянуть колготы. Подтянула…
— Приедешь в посёлок — будешь у всех в глазах торчать со своей славой, — ворчала Катюха, хлопоча, нарезая на газетке хлеб, селёдку. — Уезжать тебе нужно туда, где тебя не знают — вот это хорошо.
— Хорошо там, где нас нет, — житейски вздохнула Алька — так говаривала её бабушка. У неё чуток потеплело в сердце и в животе после пива. И селёдка оказалась вкусная, жирная. Катюха замурлыкала под нос модную песенку, которую частенько крутили по первому государственному телеканалу:
— «Заведу себе грузина, буду лопать апельсины…» А и плюнь: всё, что ни делается, к лучшему. Чего мы в посёлке потеряли?
Когда-то их посёлок стекольщиков был богатый, чистенький, весёлый. Алькина семья работала на стеклозаводе. У прабабушки (все по женской линии были долгожительницы) на ладони наросла мозоль от ручного стеклореза.
Маленькая Алька пальчиком трогала твёрдый мясистый нарост, спрашивала: «Больно?» — «Я его и не чую, внучушка». Бабушка в войну шлифовала стекло, которое шло в Москву: на замену выбитого войной — оживляла слепые московские окна.
Мама, пока завод не закрыли, работала на полировке. Алька сама любила прозрачную чистоту стекла, нравилось само слово, как тихий звон подснежника: стек-лян-ный. Если бы завод не закрыли — с радостью продолжила бы династию.
— Мать-то запила? Ну и не заливай. У нас, девушка, теперь другие династии, — Катюха хохотнула. — Видала Зинку Зуеву, мою двоюродную сеструху? Шуба девятьсот у. е. Волосы наращенные до задницы. Вся в золоте. А знаешь, с чего начинала? — Она навалилась на Альку грудью и зашептала в самое ухо такое, что Алька запищала, вырываясь.
— Да ладно строить из себя, чего теперь? Чемодан, как говорится, раскрылся. А я, думаешь, на что живу? Телевизор купила, приоделась, — Катюха рывком распахнула шифоньер — там не помещались, топорщились вешалки с яркими тряпками. — И на тебя размерчик подыщем.