Если Кэрьке послышится вкус сырой рыбы или хоть микроскопического кусочка гриба — миска останется нетронутой. Она шарахается от неё, опасливо обходит как бомбу, как ежа, как бритву обоюдоострую, как гремучую, в двадцать жал змею двухметроворостую.
Есть свои гурманские извращения: обожает молодую картофельную кожуру! Когда копаем картошку — только звонкий хруст на всё поле стоит, будто от разгрызаемых яблок. Унюхивает оставшийся в земле клубень, приходит в неистовство, бешено раскапывает, как поросёнок — трюфель. Ну что же, картофельная кожура — источник калия. Надеюсь, у неё крепкое сердце.
Однажды мы уезжали на сутки. Приехали ночью, покормили собаку и сразу легли спать. Но мешал какой-то нескончаемый звон, побрякивание во дворе.
Пошли проверить — Кэрри носом энергично катала пустое ведёрко для воды, раздражённо поддевала на нос, подбрасывала и всячески создавала шумы. Дескать, что за горе-хозяева мне попались: даже не заметили, что ведёрко с водой опрокинулось ещё утром?! А как она ещё могла сообщить, что жестоко страдает от жажды?! Как же она захлёбывалась, бедняжка, пила, пила, раздувалась на глазах как пузырь, так что пришлось давать передышку, отбирать воду…
Говорят, собака женского пола должна хотя бы один раз родить — для здоровья. Кэрри осталась вечной девственницей. Из приводимой к нам породистой немчуры никого к себе не подпустила, нервно, истерично, визгливо огрызалась. «Выбраковка», — мысленно разводили мы руками.
Однажды наша недотрога чуть не погибла. Настроившемуся на любовь, разгорячённому её прелестями громадному овчару надоели её бабские выкрутасы, типа «у меня голова болит» и «у меня эти дни». Дни по собачьему календарю были именно те, что надо. И тогда этот самец, эта откормленная фашистская сволочь рявкнула и сомкнула клыки на её шее. Хозяин едва разжал их палкой, а мы резко прекратили опыты по продолжению рода.
И только я знала, что в Кэррином сердце давно живёт трепетная бесплодная любовь в виде облезлой бродячей собачонке, в летних ещё репьях. Но влюблённым сердцам не дано было воссоединиться.
Низенькая дворняжка суетилась у ворот, принимала самые невероятные камасутровские позы, пристраивалась так и эдак. Высокая стройная Кэрри прижималась попой к воротам, замирала как изваяние, соблазнительно распахивалась как цветок и терпеливо ждала… Увы, социальное неравенство, разность в весовой категории и эти ужасные железные, мешающие любовному соитию прутья калитки… О, жестокие человеческие сердца!
На свете счастья нет,
Есть лишь покой и воля…
Кэрри подписалась бы под этим гениальным двустишием всеми четырьмя лапами. Только поправила бы: движение и воля. И тем, и другим Кэрри была обеспечена без ограничений.