– Какого черта ты ее грузишь?! Хочешь ей сердце разбить? – возмутилась Джорджия.
– Хочу. Девочке это на пользу.
Вечером нам с Луной не оставалось ничего другого, кроме как залечь на нары и разговаривать. Некоторые женщины слушали радио, но у Луны приемника не было. Не было и света, потому что ей не хватало денег на лампочку. Она туалетную бумагу покупала квадратиками.
Я лежала в сумраке на своей жесткой полке без матраса. В камере еще стоял едкий запах дезинфекции. Снизу слышался нежный голос Луны.
– Глядя на Джорджию, я всегда вспоминаю мамины слова: «Когда дождь идет при ясном солнце, образуются веснушки», – говорила она.
– Радуга образуется.
– Да, и веснушки тоже.
– А за что сидит Виолетта?
– На ней много крови, но забрали ее за убийство собственного отца. Она не раскаивается. Ее хлебом не корми, только дай об этом потрепаться. Раскаяния у нее ни капли. В тюрьме она счастлива. Ее папаша свел в могилу ее мать. Виолетта отомстила за мать, и все ее оправдывают.
– А она здесь давно?
– Да. Отец в жизни ее не обнимал, а как стал дух испускать, облапил будь здоров как. Виолетта говорит, надо было его убить, чтобы он ее обнял.
– Я ей, кажется, не понравилась.
– Она любит Джорджию. Даже подарила ей свой коллаж.
Луна объяснила, что многие узницы с удовольствием посещают уроки коллажа. Их ведет художник, который испокон века преподает в тюрьме.
– Мы вырезаем картинки из журналов, наклеиваем их на картон и рассказываем истории свой жизни. Будешь ходить? – спросила она.
– Да, конечно.
– Когда делаешь коллаж, можно собой восхищаться.
Я услышала, как Луна проглотила слюну и повернулась.
– А что Аврора? – спросила я. – Почему она тут? – Аврора. Аврора. Аврора. – Это прозвучало как тройной вздох.
– Почему она тут?
– Аврора добавила в кофе крысиный яд.
Когда я наутро открыла глаза, мой взгляд уперся в нацарапанное на цементе слово «Тарзан». Стена будто бы напоминала мне, где меня нет. Не было ни птиц, ни растений, ни запаха перезревших фруктов.
Луна уже встала и копошилась внизу. Она шуршала подо мной, точно белка. Я слышала, как она копается в пластиковых пакетах, вытряхивает их, проводит по дну пятерней.
– Черт, кто-то ее спер, – повторяла она. – Черт, черт.
У меня не было сил спросить, что у нее пропало. Я лежала молча. В коридоре заливался плачем ребенок, и я вспомнила про каракули на школьной доске, висевшей в канцелярии. В этой тюрьме было семьдесят семь малышей, и по утрам они поднимали жуткий гвалт.
Водя меня накануне по тюрьме, Луна показала мне две комнатенки, служившие школой. Дети учились в ней до шести лет. Женщины беременели во время супружеских встреч, которые разрешались законом. Некоторые залетали, отдаваясь за деньги охранникам в уголовных судах и трибуналах. Эти случки происходили в туалетах.