«За кулисами с Уильямом П.»; «Уильям П.: Жизнь, Искусство»; «Полная Чаша: Жизнь и Времена Уильяма П.».
Но Уильяма трясли и другие лихорадки.
Потом ему начали звонить ведущие инвестиционные компании страны.
— Чуваки зашибают бабло, — сказал он мне, измельчая какой-то кристалл на книжке-раскладушке «Баадер-Майнхоф».[18]
Он начал носить саржу.
— А что случилось со случайностями? — спросил я.
— Что может быть случайнее денег?
Он выглядел почти святым, присосавшимся ноздрей к коксовальному концу соломинки.
Не поймите меня неверно: я был счастлив видеть Уильяма, когда через несколько лет заметил, как он неистово перебирает диски перуанской флейты в каком-то городском мегамаркете. Теперь он стал чуточку одутловатее, был затянут в какой-то вульгарно роскошный костюм, быть может — миланского покроя. Я подметил в его глазах затуманенное прозрение, когда он увидел меня, будто я был неким предметом, сунутым куда-то давным-давно и без особых сожалений.
Я поцеловал его, назвал Билли и отвел домой, чтобы познакомить с семьей.
Наверное, стоит повесить ярлык: «Продрочка». Каким бы теплым пораженцем ни выглядел Уильям в мегамаркете, за вином и лингвини он стал беспощаден. Марису он покорил еще до того, как из духовки достали чесночный хлеб, а на другом конце стола сидела Фиона и нервно ковырялась в носу.
Бедная моя дорогая доченька, она разрывалась между неумолимой биологией и этим радостным сиянием самодовольства. Уильям был богат, белозуб, ослепителен. Ему было что рассказать, он мог поделиться мудростью. Меня же переполняла горечь, я был зауряден и делился только тем, что пачкало мне штаны.
Так себе состязание.
— Тебя трясет, — сказал кто-то.
Надо мной на трансопажити стоял ДаШон. В перепачканном мундире. Зоб его, казалось, вырос еще больше.
— Трясет от одиночества, — ответил я.
— Ну тогда прости. Я зря тебя потревожил.
— Как торговля? Много континенталов убили?
— Во как, — сказал ДаШон. — Тут надо бы кое-что прояснить. Я не какой-то чокнутый Наполеон. Я знаю, кто я, и, что еще важнее, — когда я. У меня есть ученая степень колледжа Рамапо по истории коренного населения. Я просто предпочитаю традиционные костюмы.
— Извини, ДаШон. Пойми, я просто засранец.
— Я понимаю.
И я начал было благодарить его за такую редкую понятливость.
— Тише. Я хочу тебе кое-что показать.
ДаШон вывел меня с трансопажити и повел в какие-то кусты. Мы брели наверх по крутому склону меж елок.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Говорю же, хочу тебе кое-что показать.
С горы доносился запах гари, сильный и сухой, — вот-вот нам откроется радостный походный костер. Мы сошли с тропинки и продрались к большой развесистой бузине. На поляне стоял домик из соломы и кирпича. Из жестяной трубы валил дым.