За столько лет Кэтрин стала рассматривать поведение Марка как нечто вполне «нормальное», в том только смысле, что «нормальное» — значит происходящее каждый день, все время, стандартное, рутинное, предсказуемое.
У Марка был свой способ резать Кэтрин. Он никогда не вскрывал тех надрезов, которые должным образом не зажили, резал, создавая некий узор из линий, располагавшихся в миллиметрах друг от друга, слегка по диагонали, от внутренней стороны к внешней. Заднюю часть бедер Кэтрин покрывал замысловатый рисунок из более чем шести с половиной тысяч шрамов, заживших и относительно свежих.
За один вечер Марк мог порезать жену лишь один раз — то есть прочертить одну линию — независимо от количества выставленных им Кэтрин баллов. Баллы не означали количество, по ним Марк определял глубину надреза.
Количество баллов варьировалось от нуля до двенадцати. За всю свою супружескую жизнь Кэтрин ни разу не получила ноль баллов и не думала, что когда-либо получит. При двенадцати баллах она теряла сознание, но иногда это было даже лучше, чем та жуткая боль, которую женщина испытывала в те дни, когда набирала девять или десять баллов.
Кэтрин казалось патологически удивительным, что у нее до сих пор идет кровь. Густая, липкая кровь шла из ее ран каждую ночь. Неужели ее еще хватало? Может быть, в один прекрасный день ее просто не останется? Как высохший источник: в нем больше нет ни капли.
Марк мог резать ее три минуты, а мог потратить на это и все десять. Кровь из ран Кэтрин потоком лилась на белые льняные простыни, образовывала следы в виде крохотных озер; в хороший день след был похож на озеро Плэсид, в плохой день — на Женевское озеро. Закончив с лезвием, Марк обычно насиловал жену.
После этого ночного ритуала он даже не разрешал женщине помыться. Даже двигаться ей не разрешал, пока он не заснет. И вот тогда Кейт, морщась от боли, переползала на свою сторону постели, засыпая, как только боль чуть-чуть утихнет. Иногда она плакала, и ее горячие слезы тихо капали на подушку. Но чаще всего нет — больше нет. Ибо тоже по опыту знала, что плакать бесполезно; все равно никто не увидит и не услышит этих слез.
Раздражающий сигнал будильника наполнил комнату; было шесть утра. Кэтрин неохотно открыла глаза. Марк уже проснулся и стоял рядом с кроватью, ожидая, когда проснется его жена. Он нежно взял ее за руку, и Кэтрин соскользнула с кровати, все еще сонная. Сорочка ее уже высохла и прилипла к кровавым разрезам на бедрах. Кэтрин стояла неподвижно и прямо, как вдруг Марк схватил подол ее сорочки и резко дернул за него. Боль разбудила женщину окончательно.