– Казаки, братцы! – заорал я во всю глотку, сразу осознав смертельную опасность, нависшую над бойцами. – Сзади! – они стояли на линии огня – толком не выстрелишь! Я ткнул пальцем за их спину. – Сзади, братцы, сзади!
Но бедняги, глядя на меня, только вопросительно кивнули: мол, чего случилось, господин сыщик?
– Степка! – заорал я. – Я промахнусь – своих задену – стреляй ты!
Степан направил ружье в сторону казаков, отступил, выбирая позицию, прицелился. Но и казаки не поняли: чего это он? В кого целится? Первую ведьму, старшую, пуля остановила, попав ей в горло. Захлебнувшись на бегу, она схватилась за разорванную шею; вилы ее пролетели и упали у ног казака. Но повезло только первому из служивых. Через пару секунд две оставшиеся бабы ударили вилами в спины казакам – да как ударили! Оба и не поняли, что с ними случилось. Три стальных жала вышли у каждого из груди. Только осеклись на глубоком вдохе и вытаращили на меня и Степана глаза. И оба, точно сговорившись, рухнули на колени, когда вилы рывком вытащили из них. Молодые ведьмы знали, что им конец. Что теперь они открыты для огня. Но им было все равно. Ненависть к чужакам горела в их глазах, и ничего более! Казак из оцепления, которого спасла пуля Степана, обернулся и почти в упор выстрелил во вторую ведьму, бросившуюся на него, но только ранил. Степан уложил ее последним выстрелом. Я же вовремя успел прицелиться и двумя выстрелами сбить с ног третью девку, в свою очередь, уже нацелившую на выжившего казака окровавленные вилы. Все три ведьмы, расплескав ночные рубахи, в крови чужой и своей, лежали в глубоком февральском снегу.
– Разбойничьи девки, ничего нет подлее и хуже, – покачал головой подоспевший есаул Карпенко. – Адское племя!
И ничего нет страшнее огня! Необузданного, съедающего заживо! Вот от кого бежал без оглядки веками человек – и первобытный, дикий, и цивилизованный. Даже свинец не так страшен!
И тем паче – будущая виселица…
Два казака и три девки еще не успели истечь кровью на снегу, а битва уже была закончена. Бандиты пробками вылетали на улицу и тотчас попадали под наши пули. Мы действовали без сожаления, и кровавую баню устроили всей волчьей стае.
И вот тут я понял, что сам стану последним разбойником, если не пойду прямо сейчас в огонь. Одна из баб все-таки выжила, ползала по снегу, вопила, ее-то я и ухватил за волосы.
– Где погреб?! Говори! Куда горничную Сивцовых спрятали?! Пристрелю, стерва!
В глазах ее почище пламени пылало безумие, страх и ужас. Но, точно околдованная и случившимся, и моим неистовым голосом, она быстро сказала: