Отношения с китайцами, тактика которых в это время определялась девизом «Пусть расцветают сто цветов!», развертывались при еще более многообещающих обстоятельствах. Улучшение этих отношений, казалось, достигло наивысшей точки в сентябре 1957 года, во время официального визита в Китай двух югославских делегаций, возглавляемых членами Политбюро СКЮ Светозаром Вукмановичем и Петром Стамболичем. Их сердечно приняли: первого — Чжоу Энь-лай, второго — сам Мао Цзэ-дун. В редакционной статье «Жэпьминь жибао», приветствовавшей югославских гостей, говорилось: «Теперь народы наших стран идут вперед по пути строительства социализма. Все мы одинаково подходим ко многим международным проблемам. Единство в разрешении этих основных проблем создает основу для дружественного сотрудничества между нашими странами… В интересах сплоченности мы должны прежде всего выяснить, что у нас общего в подходе к главным проблемам, должны взаимно уважать достижения наших стран и опыт каждой из них в строительстве социализма в различных исторических условиях»[210].
О режиме Гомулки Белград отзывался лишь самым лестным образом. «Это эпоха польского Возрождения. Гомулка… стал его самым подлинным выразителем, его легендой…», писал видный югославский комментатор в середине сентября, в дни официального визита Гомулки в Югославию[211]. Больше того, создавалось впечатление, что Тито наконец вплотную подошел к завершению (и даже с лучшими результатами) того, что сорвалось годом раньше, — к заключению с Хрущевым и Мао Цзэ-дуном тройственного союза, возглавляющего децентрализованный коммунистический мир, и созданию оси Белград—Варшава как гарантии против возрождения практики сталинизма. Но прошло всего несколько недель, и ситуация резко изменилась. Коммунистическое совещание в верхах, созванное в Москве в связи с празднованием сороковой годовщины большевистской революции, вместо того чтобы окончательно утвердить и одобрить стремления Тито, нанесло тяжелый удар по его честолюбивым намерениям.
В течение нескольких месяцев до Московского совещании китайские коммунисты с беспримерной до тех пор резкостью стали отходить от своего «либерализма» как во внутрикоммунистической сфере, так и во внутренней политике. Позиция[212] китайцев в конце осени 1957 года явилась неприятным сюрпризом для многих коммунистов Восточной и Центральной Европы, в частности для Гомулки и Тито[213], которые в 1956 и 1957 годах смотрели на Китай как на поднимающуюся державу, которая будет оказывать сдерживающее влияние на Россию и умерит советский контроль над сателлитами. Больше того, казалось, Хрущев и Мао поменялись ролями. Успехи Хрущева в своей стране, за границей и в космосе повысили его уверенность в себе, и казалось вероятным, что, сочетав психологический эффект своей новой силы с более тактичным подходом к проблемам Восточной Европы (включая Югославию), он сможет свести на нет последствия сталинизма. Поэтому Хрущев был снова готов договориться с Тито. Он пригласил его на Московское совещание и позволил ему участвовать в разработке проекта заявления. Однако из тех же советских успехов Мао Цзэ-дун сделал иные выводы. С его сочки зрения, существование советских межконтинентальных баллистических ракет и запуски спутников на орбиты доказывают, что «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада» и что настал момент глобального наступления на капитализм. Затягивание гаек в коммунистическом мире он считал предварительным условием успешной борьбы с врагом. По настоянию Мао первоначальный проект Московского заявления был изменен и в него был включен ряд пунктов, не приемлемых для Тито. Среди них было явное указание на ведущую роль Советского Союза и КПСС, отмечалась необходимость еще большего сплочения социалистических стран, объединенных в одном сообществе, и, в частности, осуждался ревизионизм как величайшая опасность для коммунистического движения. И хотя в этом документе не упоминалась Югославия, термин «ревизионизм», несомненно, был употреблен в значении «титовизм»