Говорит о многом:
Часто ль он бывает сыт
В самом смысле строгом?
Иногда, «чтобы отогреться», Пяст гостил у нас. Являясь по вечерам, когда подъезд был уже закрыт, он по уговору со мной стучал в водосточную трубу. Зачастую стук этот улавливался не сразу, и запоздалому гостю приходилось, раньше чем «отогреться», долго стоять на морозе.
Эту картину советского быта я описала в стихах:
Здесь уютно, светло, печка курится,
Опьянил здесь забвения хмель,
А за окнами — темная улица,
И слепит и кружится метель.
Бедный Пяст! он в трубу водосточную
Тщетно бьет посиневшей рукой,
За прогулку свою полуночную
Справедливой наказан судьбой.
Мирно спят милицейские красные
(Не увидеть и днем их нигде),
Но не дремлют налетчики властные
И на «бум» отзовутся везде.
Прорубь близко… в подводное плаванье
Пяст уйдет этой ночью глухой,
И покроет серебряным саваном
Вьюга гробик его ледяной
[98].
Другой голодающий поэт пытался издавать сборники, в которых даже малограмотные могли помещать свои произведения, уплатив ему предварительно 25 рублей, многие кабинетные ученые давали детям младшего возраста уроки и т. п.[99] Неудивительно поэтому, что получаемые за последние годы в подарок от американских писателей и польских ученых продукты, особенно шоколад, радовали нас как детей, а погоня за лишним пайком приняла уже характер настоящей эпидемии. Из-за пары селедок, из-за фунта крупы или сахара пускались на всевозможные хитрости, в числе которых наиболее распространенной являлось добывание у знакомых врачей свидетельства о «необходимости усиленного питания». Последнее представлялось в районную медицинскую комиссию, откуда выдавались жалкие продукты — полфунта муки, четверть фунта леденцов.
Но эта необходимость быть вечно прикованным к низменному, физическому в связи со свойственными русским духовными порывами «ввысь» также влияла на психику, заставляла переоценивать ценности и толкала не в сторону коммунизма или сочувствия власти, противниками которой являлись даже самые идейные русские коммунисты, а к какому-то новому, еще не выяснившемуся мировоззрению. Об этом можно судить по сказанным на моих вечерах экспромтам последних лет:
Я не синь
[100], и я не красен,
Но теперь, как и всегда,
Я с обоими согласен,
Господа.
Мы словно яблоко с червинкою —
Не исцелить его врачам:
Стал коммунизм нам паутинкою —
Не «здесь» мы нынче и не «там».
На предложение писать коллективную поэму один из поэтов ответил:
Что тут писать, когда чувства изъяты,
Дух изнемог от напрасной борьбы;
Были поэты «богами» когда-то —
Нынче советские стали рабы.