Товарищи пишут,
Что нынче в Европе
Жизнь много хуже,
Чем в царском окопе,
Что лютый там голод
И нету свободы,
Что бедствия терпят
Всесветно народы.
И впрямь хоть буржуи
Толкуют нам всуе,
Что нет недохватки,
Что все там в порядке,
А нас не обманешь —
Как в фильмах проглянешь
Так враз и увидишь,
Что все тут обманы —
У всех в естестве их
Больше изъяны.
Хоть, правда, в одеже
Не видно нехватки,
И обуви даже
В отличном порядке,
А девки худей
Мертвецов на погосте —
Под юбкой да с ветром
Скелетные кости.
А ежели девчонки
В естественном тощи —
Что были в старинку
Угодников мощи, —
Так знать, что в Европе
И впрямь уже глад,
И нынче и кости
Буржуй будет рад.
Но помимо серьезных причин, влиявших на психику и действия людей были и чисто бытовые: так, характер моих литературных собраний немало изменило присутствие на них «новой аристократии». Один известный поэт и не менее прославленный художник[103], всегда противившийся появлению на наших вечерах лиц, непричастных к искусству или науке, стал приводить на них в качестве гостьи жену заведовавшего хлебозаводом, пролетарку, объясняя свой поступок тем, что она… снабжает их хлебом.
— Не протестуйте против ее появления на наших вечерах, ведь это живой советский анекдот, — говорили другие.
Действительно, «аристократка», поверхностно нахватавшись некоторых сведений, еще не выучилась произносить правильно не только иностранных, но и многих русских слов, и когда в разговоре об Эпикуре ей задали коварный вопрос, согласна ли она с его учением, ответила:
— Очень даже интересное. Мне один наш заводской инженер рассказывал, об чем оно. Веселый, должно быть, ученый был. Я как узнала, что в его книгах написано, так и сама стала эпикурицей.
На это задавший вопрос поэт ответил:
Не все нам в жизни хмуриться,
Огонь ведь не потух;
Вы если — эпикурица,
То я — эпипетух.
XLIV. Антисемитизм в СССР
Но если в сердцах и умах царили «смятенье и заминка», а в политических вопросах — разногласия, была одна точка, тесно объединявшая всех: и обездоленные революцией, и вознесенные ею, и противники коммунизма, и его искренние последователи — все стали в большей или меньшей степени антисемитами.
«Будь я евреем, я ненавидел бы советскую власть больше, чем все ее вместе взятые враги, — сказал мне когда-то Гумилев. — Продвигая их во всех областях жизни вперед, в ущерб русскому населению, она создает им врагов даже среди тех, для кого раньше не существовало «ни эллина, ни иудея».
«Только бы скорее обеспечить сына и потом бежать отсюда без оглядки, — говорил занявший при Советах очень крупное место инженер-еврей. — Рано или поздно царствование советской власти закончится для евреев погромом, небывалым еще в летописях России».