Растёбин встал оглушённый, направился было к двери, когда услышал:
— Если честно, между нами, Позгалёву у меня веры нет. Скажу больше: я на вашей стороне. Остерегайтесь его. Я таких повидал. Человек без принципов, трепач, манипулятор… А вам не завидую. Созреете к завтрашнему или не созреете, а докладную составить придётся. И рад бы замять, но процедура есть процедура.
В номере Позгалёва не оказалось. Брюки, рубашка, словно сброшенные впопыхах, валялись на койке.
Никита спустился к морю, высматривая лысину. На лежаках нет. Плещется в водичке, гад? Двинулся по волнорезу. Даже не злость — удушливая обида, растерянность, в которых беспомощно барахталась хлипкая надежда: может, мелкие лебедевские уловки — переврал, переиначил? Или того проще — не так понял слова Яна? Но если правда? За что подлость такая?
У оконечности волнореза, на верхнем ярусе, показалась фигура. Ныряльщик, проворно вскарабкавшись на прутья-перила, распрямился; лысая голова сияющей каплей на синем шёлке неба, вместо плавок знакомые фиолетовые казённики до колен. Нервно тряхнул кистями, качнулся, словно ловя кураж от зыбкого равновесия.
Никита пошёл быстрей. Фиолетовый стяг трусов трепыхался уже над его головой, где-то в солнечном зените. Позгалёв по-прежнему раскачивался на стальном пруте, словно щекотал себе нервы, от скуки играл с опасностью. Может, и со мной сыграл от скуки? Двинул, как разменную пешку. Никита пытался разозлиться, дабы к разговору быть во всеоружии. Выходило плохо.
Позгалёв заметил его. Как ни в чем не бывало махнул лапой:
— Давай сюда! Высота что надо!
— Что ты сказал Лебедеву?!
— Не боись, глубина тоже! — прокричал, будто не расслышал.
— Ты чё ему наплел?!
Ян коршуном присел на жердь, для равновесия вскинул руки-крылья.
— Не понял, вертухай тебя развёл?!
— Похоже, ты меня развёл!
— Аааааап!!!
Железный прут звучно свибрировал. По воде — быстрая тень, и следом — оглушительный шлепок со взрывом брызг. Шумно фыркая, всплыл, лёг на спину. Блаженно улыбнулся, покачиваясь на волнах.
— Все так и было. Алик ни при чем. Мы с тобой подшутили.
— За себя говори! — Никита гаркнул в воду, почувствовав, что вышло неплохо, вполне веско вышло.
Ян лениво подплыл. Ухватившись за ребро волнореза, низвергая потоки воды, выбрался. Угрожающе навис над Растёбиным — бронзовая глыба в водяном крапе с зелёными бойницами глаз, в которых жужжит усмешка. Горбоносый морской центурион.
— Я за язык не тянул. Ты давеча сам предложил — бери. — Расслабленной ладонью смахнул с мускулистого живота влагу, сощурился, дробя ресницами ультрафиолет.