– Давид, – обратилась к нему я, – что ты тут делаешь? Ты закрепил ошейник. Наверняка ты знал, для чего он нужен.
Парень сглотнул.
– Я знал, что Дарклинг сможет тебя контролировать и что ошейник позволит ему использовать твои способности. Но я и не подозревал, отказывался верить… все те люди… – Он с трудом подбирал слова. В конце концов Давид протянул ко мне испачканные чернилами руки и сказал чуть ли не с мольбой в голосе: – Я создаю, а не разрушаю.
Мне хотелось верить, что он недооценил беспощадность Дарклинга. Я и сама совершила ту же ошибку. Но, возможно, он лгал или просто проявил слабость. «Что хуже? – горько спросила я себя. – Если он однажды поменял сторону, то может сделать это снова». Неужели это во мне говорит голос Николая? Или Дарклинга? Или той части меня, которая научилась никому не доверять?
– Удачи тебе с тарелками, – сказала я и встала, чтобы уйти.
Давид склонился над бумагами.
– Я не верю в удачу.
«Очень жаль, – подумала я. – Она нам понадобится».
* * *
Из мастерской фабрикаторов я направилась прямиком в библиотеку и провела там большую часть ночи. Принесло это одно лишь разочарование. В истории гришей содержались только самые основные сведения об Илье Морозове, несмотря на то, что он считался величайшим фабрикатором, который когда-либо существовал. Он изобрел сталь гришей, метод изготовления небьющегося стекла и смесь для жидкого огня, которая оказалась настолько опасной, что формулу уничтожили через двенадцать часов после создания. Но любые упоминания об усилителях или Костяном Кузнеце отсутствовали.
Это не помешало мне вернуться следующим вечером, чтобы закопаться в религиозные тексты и искать любые отсылки к Санкт-Илье. Как и большинство сказок о святых, история его мученичества оказалось удручающе жестокой: однажды в поле за его домом перевернулся плуг. Услышав крики, Илья побежал на помощь, для того лишь, чтобы обнаружить мужчину, рыдающего над телом мертвого сына – лезвия изуродовали его, а земля пропиталась его кровью. Илья вернул мальчика к жизни, а жители деревни отблагодарили его тем, что заковали в цепи и бросили в реку, чтобы он утонул под весом кандалов.
Подробности были безнадежно противоречивы. Иногда Илья выступал в качестве фермера, иногда каменщика или плотника. То у него было две дочери, то сын, то вообще не было детей. Сотни разных деревень претендовали называться местом его мученичества. Проблема также заключалась в той разновидности чудес, которыми он славился. Вполне возможно, что Санкт-Илья – целитель-корпориал, но Илья Морозов был фабрикатором. Что, если это совершенно разные люди?