А через три месяца после появления малыша в церковь нагрянули крысы.
Бандиты беспощадно насиловали и убивали. Из паствы Дмитриевой уцелели лишь трое: тётушка Лиза, её брат Пётр и маленький Вестник.
***
Креп приподнял люк и выглянул наружу. Вокруг властвовала ночь, и лишь звёзды и полная луна освещали город.
В стороне от укрытия ходоков прорисовывалась огромной кучей посапывающих тел ночлежка отрешённых. Странные твари. Мужчины, женщины, дети, старики — все как один без одежд, на телах ни единого волоска. Днём снуют по городским улочкам, придерживаясь освещённых солнцем участков, и периодически замирают, словно пытаются насытиться яркими лучами, но всё равно кожа у них не по живому бледная. А вот на закате собираются в ночлежки.
Креп толкнул Вестника.
— Вес, пора выходить.
Тот неуклюже поднялся – мышцы свело от неудобной позы – и следом за Крепышём выбрался из канализации.
Раньше люди всегда боялись темноты. Верили в то, что тьма — это зло, и она скрывает в себе жутких монстров, но реальность в противовес человеческим ожиданиям оказалась иной.
Креп и Вестник родились уже после Шабаша. Им была неведома иная жизнь. Поэтому ночь не пугала их, а наоборот давала спокойствие и уверенность. Они смело обошли две ночлежки — главное не тревожить отрешённых и тогда они не тронут — и приблизились к приюту.
У двери Креп остановился.
— Ты понимаешь, что нам придётся сделать? — тихо зашептал он. — Я тоже люблю тётю Лизу. Но её больше нет, там лишь бездушная тварь, Вестник. Там псевдо. Ты понимаешь это?
— Она была мне матерью. Самым близким человеком. — Голос Вестника был печальным, но уверенным. — Она спасла меня, и теперь моя очередь спасти её. По-другому нельзя.
Креп понял — рука друга не дрогнет.
Ходоки поднялись по лестнице на третий этаж и тихо прошли по коридору. Ранее запертые двери оказались выбитыми, деревянные щитки на окнах выломаны — бесноватой требовался солнечный свет.
Сама тётушка находилась в своей комнате.
Надетые на ней мужская вязанная кофта и широкая юбка были разорваны и замызганы кровью. Вырванные клочьями волосы валялись у ног, с головы на плечи спускались лишь несколько локонов. Тётушка сидела на поваленном шкафу лицом к двери, и когда ребята вошли, даже не шелохнулась.
Креп остался стоять у входа, сжимая в руке копьё, а Вестник, взяв у напарника тесак, неспешно направился к тётушке.
Ночью бесноватые успокаивались. Многие даже были способны вести рваный, скачущий от одного события к другому, но всё же осмысленный диалог. Память о прожитой жизни выгорала в них медленно, словно издеваясь, давала прикоснуться к тому, чего уже никогда не будет, заставляла возвращаться в родные и обжитые места. Но любое случайное движение, любой шорох или не вовремя пророненное слово могли ввести бесноватого в состояние неудержимой ярости, и тогда он снова превращался в жестокую дневную тварь.