Старик покивал, полностью удовлетворенный ее ответом. Кажется, он услышал наконец все, что хотел.
— Так я чего пришел-то. У Сани с Тюлькой ребятенок их бестолковый ягод пыжника нажрался. На спор, стало быть. Ну, и осыпало его всего. По твоей же части вроде?
— Я за деньги работаю, а не за молоко, пусть имеют в виду, — девушка тут же потянула за собой Алли, бросив на старосту цепкий взгляд водянисто-голубых глаз. Она смотрела лишь доли секунды, но этого хватило, чтобы Жун ощутил беспричинное беспокойство.
— Так а я что? С ними договариваться будешь, — прокряхтел старик, поворачиваясь, чтобы показать ей дорогу.
К полудню жара только усилилась. Перед глазами плавало разноцветное марево, и треск кузнечиков становился совсем уж нестерпимым. Где-то совсем далеко неприятно закричала птица. Измотанные жарой псы прятались в тени садовых деревьев, издавая лишь булькающий звук при виде проходящих мимо, и даже не пытались встать.
— В вашей деревне сохранился Культ Четырех Божеств? — как бы невзначай спросила Люсиль, пристально глядя при этом в спину старосты.
— Есть такое. Да мы и не скрываемся, что в этом? До Императора отсюдова далече, — хрипло рассмеялся старик. Но девушка заметила, как резко при этом дернулась его шея и одно плечо. — А что, увидела у Кладии чегой-то?
— Старую курильницу. С травами для почитания Духа Земли. Вероятно, для облегчения родов у коровы, так как он символизирует не только торфяники, но и обычную почву — это и дух плодородия тоже. Хотя изначально его помощи просили лишь те, кто добывает торф.
— Ты многое знаешь о «забытом» культе, — снова рассмеялся своим неприятным смехом старик. Люсиль явственно ощутила его напряжение.
— Я знаю обо всем, что связано с травами, — как всегда ровно ответила девушка, чуть приподняв уголки губ и слегка нахмурившись. — В том числе обо всех обрядах, с ними проводимых.
— Я уж сказал — до Императора отсюда путь неблизкий, — Жун излишне резко развернулся, поворачивая к следующему двору.
— Культ Четырех и поклонение ему приравнено к ведьмовству, старик. И не говори, будто не знаешь об этом, — голос девушки неуловимо сменил интонацию. Плечи старосты опустились.
— Наши боги всегда будут жить в наших сердцах, — с невыразимой тоской в голосе ответил Жун, остановившись посреди дороги. — Император далек от простых людей, ему не понять, что здесь, в такой глуши, лишь Духи могут оказать нам помощь — нам больше некому нести свои молитвы.
Голос старосты дрожал. Помолчав, он тихо добавил, медленно двинувшись дальше, будто бы каждый шаг давался ему с трудом: