Шли дни, и я все крепче верил в легенду о Сентерлевой вершине. Не могли же просто так выдумать целую вершину, огромную вершину, где рождается солнце. Наверняка она существует, а чтобы на нее взойти, нужны были века, вся жизнь. Вся жизнь, и никогда не знаешь, до куда добрался. Будь я проклят, вот это дорога. Про нее не знал даже товарищ Секуле Метеор, дядька, который вел географию и который не дослушивал до конца, когда его спрашивали — если нет Бога на небе, то что там есть? Однажды мы его спросили об этой вершине, Сентерлевой. Он поплевал на очки, протер их, вытащил из-за пазухи какую-то старую тетрадку и углубился в пожелтевшие страницы. Нет такой вершины, — сказал он, вздохнув. И добродушно добавил: Мы воевали на Ендриевой горе той самой Ендриевой горе, будь я проклят. Потом на Кленоечкой, там пало много наших товарищей, перед самым освобождением, — он сказал это таким голосом, что ему нельзя было не поверить. Он перечислил еще тысячу триста вершин, по которым прошла бригада, но Сентерлевой вершины припомнить не смог. — Есть такая, — сказала вдруг матушка Верна Яковлеска, — есть, милые мои!
Прослушивание, поиск талантов
Будь я проклят, вот это был цирк. Поэты, артисты, оперные певцы, танцоры, музыканты, спортсмены, таланты. В то время у меня к ним, не знаю почему, было странное отношение. Я думал — жалкие, неизлечимо больные бедняги. Несчастные существа, полулюди. Разумеется, они знают, что такое жизнь, любят ее. В сердце у них человек — им знакомо его прекрасное несчастное лицо. Конечно, ведь и они несчастны, обижены и унижены. Они бывали и голодными, и наверняка их не раз гнали с порога, никто им не рад, Боже, такие знают, как спеть, чтобы увековечить боль человека, знают, что ему сказать, куда его направить. Поэтому я всегда их слушал, открыв рот, и эта проклятая привычка преследует меня с ранних лет. Начнет мне человек рассказывать о любой ерунде, например, как он целый день мотался с велосипедом сына (наверняка, шина лопнула), а я слушаю, открыв рот. Но не поэтому я их потом стал ужасно презирать, называть разбойниками и обманщиками. Я тогда, понятно, не знал, что это особенные люди, проклятые, что у них рядом с одного боку ангел, с другого — черт. Я хотел рассказать о талантах, о нерядовом событии в жизни дома.
Происходило это обычно в выходной. Будь я проклят, в выходной. Так уж было заведено, мы знали об этом наперед. За семь дней. Наверное, чтобы мы приготовились к встрече с музой. Будь я проклят, с музой. Мы думали это кто-то вроде Оливеры Срезоской, член экзаменационной комиссии. Но мы знали и другое, что, признаться, нравилось нам больше всего. В такой день нас кормили лучше, будь я проклят, от пуза. Это я хорошо помню, на завтрак было сколько хочешь витаминной овощной похлебки. С капустой и картошкой. Будь я проклят, ешь и радуешься, всякие чувства рождаются. По столько картошки нам просто так не давали. Да еще с добавкой, ешь, сколько душа пожелает. Хлебаешь себе и думаешь — сегодня ищут таланты, Боже, что запоет во мне, какой у меня талант. Гадаешь, на что ты годишься, одно, другое, а решиться трудно, видишь в себе все таланты, все тебе дал Господь. Берешь картофелину и опять размышляешь, говоришь себе, стану поэтом, отлично, нет, тогда заставят что-нибудь читать, не годится, стану оперным певцом, хочешь попробовать, глотаешь картофелину целиком, голос не идет, тебя кидает в пот, потом все путается, сердце бьется, падаешь духом, думаешь, а вдруг в тебе ничего нет, тебе сразу становится плохо, и все, что ты уплетал с таким аппетитом, тебе уже как отрава. Но на прослушивание все равно придется идти, таков порядок. Идешь, как мертвый. Будь я проклят, мертвый. Набираешься храбрости, тебе помогает и укрепляет дух то, что там как-нибудь тебе определят талант, они знают, будь я проклят, знают, кто чего стоит.