Покаяние, о котором говорит и Евангелие, и святые отцы, и есть капитальная реконструкция человеческой души. Которая не может быть „по расписанию“ двунадесятых праздников, как не может быть и слишком частой. Дом, как и все живое, нуждается в постоянном уходе: и полы мыть надо, и мусор выносить, и лампочки перегоревшие не забывать заменять. Но между жилым и нежилым домом есть существенная разница. Поэтому говорить о том, что две сгоревших лампочки, пыль на подоконнике и не стиранные шторы являются достаточными основаниями для признания этого помещения непригодным для жизни и требующим радикальных мер – а ведь именно в этом смысл слов „примири и соедини его Святей Твоей Церкви о Христе Иисусе, Господе нашем“, – как-то язык не поворачивается»[59].
А вот как пишет об отношении к практике покаяния протоиерей Андрей Ткачев: «Покаяние – это великое творчество, и столь любезный большевистскому сознанию план, с расписанием требований и регламентацией вздохов, здесь совершенно неуместен»[60].
Важно сказать, что покаяние возможно не только для людей верующих. Бывает, что изменения, на которые решается нерелигиозный человек, чувствуя глубокую вину, имеют тот же самый смысл. На мой взгляд, путь, который он проделывает, отличается только тем, что в своих переживаниях он не призывает имя Господа.
«У восемнадцатилетнего юноши, назовем его Олег, внезапно погиб двоюродный брат, который был для него, помимо всего прочего, еще и лучшим другом. После его смерти Олег долго чувствовал вину, потому что в последние месяцы не находил времени, чтобы встретиться с братом, хотя, конечно, не предполагал, что он может умереть. Смерть близкого человека заставила Олега переосмыслить не только отношения с тем, кто был ему дорог, но и всю свою жизнь.
Оказалось, что в последнее время в ней совсем не осталось глубоких и важных отношений, и даже дружба с самым близким человеком была «задвинута» на второй план «до лучших времен». Большую часть свободного времени он проводил, общаясь с людьми, которых не мог назвать друзьями: они встречались, выпивали, устраивали разборки с ребятами из соседних районов. Это общение нельзя было назвать интересным, но оно давало Олегу острые ощущения и чувство собственной значимости.
Откладывая встречу с братом, Олег, конечно, был уверен, что у них все впереди. Но после его смерти жизнь предстала совсем в другом свете: она оказалась быстротечной и непредсказуемой, и та безответственность, с которой он заполнял ее, теперь казалась ему безрассудной.
Олег порвал с прежним кругом общения, начал искать новых друзей, стал заново учиться строить близкие отношения. Чувство вины перед братом понемногу отпустило, но не ушло совсем. Он говорил, что его остатки ему даже необходимы: они помогают сохранять живую память о близком человеке и еще что-то важное, что нельзя выразить…