И вот, наконец, спустя четыре часа – сцена гибели Святоши. Мальчишка своими актёрскими способностями мне понравился. Душевно сыграл, чертяка, даже слезу пустил, чего вроде бы в оригинальной версии я не помнил.
Эдакой городской пещеры, куда юный Амстердам убегает от преследователей, в нашем распоряжении не было, мы воспользовались обычным подвалом, растянувшимся под старым домом на добрую сотню метров – или ярдов, тут уж кому что больше нравится, – предварительно расчистив его от скопившегося за десятилетия хлама. Тут, кстати, помогли выделенные О’Брайеном люди, благодаря которым многие процессы происходили на порядок быстрее. Например, они заодно помогали управляться с массивными декорациями, а некоторые из них и вовсе снялись в массовке.
Наконец последняя сцена на площади с фразой Оливье: «Священник Валлон принял доблестную смерть. Но с его „мёртвыми кроликами” покончено. Они вне закона! Отныне я запрещаю даже упоминать о них».
Хотя нет, не последняя. В оригинальной версии камера как бы улетает вверх, а фигурки бродящих по заснеженной площади участников побоища становятся всё меньше и меньше. И я, помня об этом, заранее договорился с председателем местного общества любителей воздухоплавания, который за сотню баксов в час выделил в аренду монгольфьер с лучшим пилотом. Если же решим, что нужен план города с большей высоты – тут уже на помощь придёт мультипликация.
Воздушный шар был оборудован довольно внушительной газовой горелкой. Аэронавт с сомнением смотрел на то, как в корзину затаскивают ещё и тяжеленную камеру.
– Чёрт его знает, как он будет снимать, ваш оператор, – почесал он затылок под котелком. – Как бы не вывалился за борт вместе с камерой.
И впрямь, корзина в воздухе опасно накренилась, хорошо ещё, мы догадались и камеру, и Тони привязать ко дну этой самой корзины верёвками. Пришлось делать несколько дублей, благо мои люди числом в полтора десятка могли травить канат, то отпуская воздушный шар на высоту, то притягивая его снова к земле. За это время снег окончательно растаял, и пришлось высыпать на брусчатку остатки соляного запаса.
Мы справились за два дня! Ещё сутки я торчал в мон-тажке над душой у Зинаиды, просматривая плёнки и насквозь провоняв табачищем. Неплохо, неплохо… И съёмка с воздушного шара отлично получилась! Пусть до виденного мной в будущем фильма мы в чём-то недотягиваем, но для современного кинематографа это точно прорыв. Только бы какая-нибудь комиссия не поставила вето на моём детище.
Я лично отмечал рисками места на плёнке, где следовало отделить и склеить кадры, рисуя острым стилом порядковые номера сцен. И пока Зина выполняла моё поручение, я приступил к съёмкам следующей сцены: «Нью-Йорк, 1846 год. 16 лет спустя».