– Сегодня ты у меня напьешься.
Они остановились в баре. Дик выпил три «Цветка апельсина». После третьего он вдруг спросил:
– А как же папа? Я же знаю – боже мой, он такой славный старикан. И мать тоже – ну, ты ж ее видел. Как же они? Я-то улизну в Мексику. Или еще куда-нибудь. Но они будут здесь, когда банк начнет возвращать чеки. Я знаю папу. Он захочет их обеспечить. Такое уже бывало. И не сможет – он старый, больной, а за душой у него ничего нет.
– Да, это грустно, – искренне посочувствовал Перри. Добротой он не отличался, но был сентиментален, и привязанность Дика к родителям, его тревога за них его растрогали. – Но черт возьми, Дик. Это же так просто, – сказал Перри. – Мы сами сможем оплатить чеки. Как только окажемся в Мексике, как только устроимся, сразу начнем делать деньги. Большие деньги.
– Как?
– «Как»? – Что значит «как»? Этот вопрос просто ошеломил Перри. В конце концов, они ведь обсудили столько возможностей. Поиски золота, подводное плавание за затонувшим кладом – это лишь два из множества проектов, которые предложил Перри. А были ведь и другие. Лодка, например. Они часто говорили о том, что можно купить рыбачью лодку и сдавать напрокат отдыхающим, – хотя никто из них никогда в жизни не правил лодкой и не ловил гуппи. Опять же, можно было быстро заработать, перегоняя через границу с южноамериканскими странами угнанные автомобили. («За одну ездку платят пять сотен баксов», – вычитал Перри в каком-то журнале.) Но из разнообразных ответов, которые он мог дать на последнюю реплику Дика, Перри выбрал тот, что должен был напомнить Дику о богатстве, ожидающем их на Кокосовом острове, клочке земли у побережья Коста-Рики. – Без дураков, Дик, – сказал Перри. – Все по правде. У меня есть карта. У меня есть целая история. Клад был зарыт в тысяча восемьсот двадцать первом году. Перуанский слиток, драгоценности. Шестьдесят миллионов долларов – так там было написано. Пусть даже мы не найдем все сокровища, пусть только часть – ты со мной, Дик? – Прежде Дик всегда поддерживал его, внимательно слушал рассказы о картах и сокровищах, но сейчас – раньше Перри такое в голову не приходило – он впервые задумался, не притворялся ли Дик все это время, не смеется ли он над ним в душе.
Но эта неприятная мысль сразу исчезла, едва Дик, подмигнув и игриво ударив его в грудь, сказал:
– Конечно, дружище. Я с тобой. Всецело.
* * *
Было три часа ночи, вновь звонил телефон. Правда, время не имело значения. Эл Дьюи все равно не спал, равно как и его жена Мэри и сыновья Дьюи, девятилетний Пол и двенадцатилетний Элвин Адамс Дьюи-младший. Разве можно заснуть в доме – скромном одноэтажном коттедже, – где всю ночь с перерывами в несколько минут трезвонит телефон? Вылезая из кровати, Дьюи пообещал жене: «На этот раз я нарочно плохо положу трубку». Но он не посмел сдержать обещание. Звонили алчущие новостей репортеры, потенциальные юмористы или теоретики («Эл? Слушай, брат, а я ведь разобрался в этом деле. Это самоубийство и убийство. Я случайно узнал, что у Герба были финансовые затруднения. Он сильно поиздержался. Поэтому что он делает? Он берет эту крупную страховку, стреляет в Бонни и детей, а потом убивает себя бомбой. Ручной гранатой, начиненной картечью»), или анонимщики со склонностью к кляузничеству («Вы знаете Л.? Эмигрантов? Тех, что нигде не работают, а сами закатывают шикарные приемы, коктейли подают. Откуда такие деньги? Я не удивлюсь, если они приложили руку к этому делу Клаттеров»), или задыхающиеся от волнения дамы, встревоженные слухами и сплетнями, от которых просто не было спасения («Элвин, я вас знаю с тех пор, как вы были ребенком. И хочу, чтобы вы мне прямо сказали, что правда, а что нет. Я любила и уважала мистера Клаттера и просто