На всем на этом отпечаток характера хозяина, и Казаринов подумал, что, видимо, покойный Сичкарь был истеричен и вздорен.
На лавочке, тоже недоделанной, видимо, хозяин хотел придать ей форму садовой скамейки, сидела женщина. Она была относительно молода и миловидна. Только лицо у нее было какое-то странное, безвольное и мягкое.
— Это Баранова Серафима Алексеевна, гражданская жена Сичкаря.
— Жена, она всегда жена, а штамп в паспорте — формальность, — ответил Казаринов.
— Это у вас, Евгений Николаевич, взгляд широкий, столичный, а у нас в провинции иначе оценивают…
— Глеб Васильевич, — Казаринов вспомнил имя Тарасова, — никакой штамп в паспорте не может стать гарантией нормальной жизни. А как складывались отношения у Сичкаря и Барановой?
— Странно. Она в основном жила дома. Приходила к нему только убираться и готовить обед. Ночевала здесь два раза в неделю.
— А как вообще характеризовался Сичкарь?
— Ну, о прошлом его вы знаете?
— В общих чертах, мы занялись этим делом только вчера.
— В управлении уже все документы подготовили. Что я могу о нем сказать? Отбыл срок, осел в нашем городе. Начал работать в такси. На работе характеризуется как скрытный, злой человек. Занимались им однажды. Много лет писал анонимки, позорил честных людей, участников войны. Писал, что они предатели Родины. Нас тогда заинтересовало знание некоторых деталей. Знаете, своеобразная специфика изменника. Вышли на него. Товарищеский суд был. Сичкарь вину признал, просил простить.
— Ну и что?
— Мы же гуманисты, все прощаем, ждем, когда нас по башке ударят. Еще одна деталь. Каждое Девятое мая брал отгул и на два дня улетал из города.
— Куда?
— Да в разные места. В Таллин, Тамбов, Саратов. Потом нам стало известно, что он купил у кого-то военные награды и носит их в этих городах.
— В День Победы? — удивился Казаринов.
Он видел лишь одну фотографию убитого. На ней Сичкарь был снят в темной форме полицая. Ему стало мерзко и жутковато.
— Что это вы, Евгений Николаевич? — Тарасов заметил, как изменилось лицо Казаринова.
— Представил себе эту сволочь с нашими наградами. Вообще-то странный психологический феномен. Некая душевная аномалия. Полная потеря самоуважения.
— Пытался, наверное, самоутвердиться, вернуть себе уважение, — сказал Тарасов, — убили его здесь. Одна пуля вошла в горло. Это и вызвало смерть. Четыре другие были выпущены уже в мертвого.
— Видимо, сильно убийца ненавидел этого Сичкаря, — сказал Казаринов.
— Или был очень возбужден.
— Значит, он первым выстрелом попал в горло.
— Стрелял с близкого расстояния, с шагов трех-четырех, — возразил Тарасов.