— Ох, не к добру это, — прошептал я, — чует мое сердце: они к хакасам подались… Вся наша банда теперь — там…
Сердце чуяло правду. Банда была там. Ребята окружили барак, в котором жили хакасы, навалили вдоль стен его хворосту. И подожгли. И хворост трещал и дымился, и кое-где над ним уже взлетали языки огня — рвались в высоту, и отбрасывали шаткие тени, и засевали оранжевыми искрами снег.
И в отблесках пламени, в струях дыма, стояли Костя и Соломон и вопили в два голоса:
— Эй, Ефим! Выходи! Или мы спалим вас всех, на шашлык пустим, отсидеться все равно не дадим!
Сцена эта была дикая, жутковатая — как в скверном сне… И я подумал тотчас же: да, старуха права. Хакасы действительно уже наказаны. И наказаны крепко.
Федя проговорил, сильно потянув воздух сквозь сцеженные зубы:
— Они с ума посходили… что делают, гады, что вытворяют! Перепились вконец.
Лицо его отвердело, налилось темной краской. На мощной шее вздулись жилы. И он стремительно пошагал к маячившим в дыму фигурам.
— Надо что-то придумать, как-то отвлечь ребят, встревоженно сказал я. — В самом деле ведь — обезумели…
— А кто заварил эту кашу? — хмуро покосился на меня Кешка.
— Знаю, — отмахнулся я. — Знаю… Я всегда, в результате, плачу за все… Но сейчас о другом надо думать… Как их успокоить? Может, водки достать? Но где же ее найдешь в такую пору?
— Ничего, — сказал Кешка, — найти вообще-то можно.
— Где же?
— Да тут, недалеко, два брата живут. Скопцы. У них — в любое время…
— Так иди! И не медли.
— Но… — Кешка замялся. — Задаром там не дадут. Скопцы — торгаши жестокие, безжалостные… А у меня — прости — ни копья. Пусто!
И он слегка развел ладони, словно бы показывая, что они и вправду пусты.
Я размышлял недолго. Что ж, платить, конечно, приходилось мне — кому же еще? И деньги у меня, кстати, имелись; за время, проведенное здесь, я ухитрился скопить небольшую сумму — специально, на черный день, в предвидении какой-нибудь неожиданности… Теперь вот она и наступила. И я торопливо сказал:
— Гроши в моем чемодане — на дне, завернутые в платок… Найдешь!
— Лады, — кивнул Кешка. И потом — уже отойдя, вполоборота: — Сколько брать бутылок?
— Бери побольше.
— Учти: там ломят втридорога…
— Плевать, — крикнул я, — не торгуйся!
Затем я поспешил к огню. Федя метался там, расшвыривал хворост и матерился яростно… Я присоединился к нему. Но тактика у меня была иная. Потянув за рукав Костю, я сказал, ухмыляясь и подмигивая:
— Послушай, тебе не надоело? Пойдем-ка лучше — рванем еще. Хочешь?
— А есть? — сразу насторожился тот. — Мы же все вроде вылакали…